Второй сын - Эми Хармон

исцеления, одну для укрепления сердца. Старик сделал глубокий долгий вдох и накрыл руку Хёда своей ладонью.

– Мой мальчик, ты не сможешь прогнать эту болезнь, не сумеешь залечить эту рану. – Голос его звучал неясно, но он был в сознании.

– Смогу. Сумею.

– Ты никогда не отличался послушанием, – со вздохом заметил Арвин. – Но, быть может, это и к лучшему.

– Попей, учитель.

Арвин послушно приподнялся, но вода вылилась у него изо рта и замочила подушки у него под головой.

– Я устал, Хёд. Твои руны меня здесь не удержат. Посиди со мной, пока я говорю.

Хёд рухнул в кресло у ложа Арвина, вслушиваясь в дыхание старика, пытавшегося собрать последние силы.

– Ты должен пойти и сказать ему, кто ты такой.

– Кому, учитель?

– Банрууду.

– Банрууду? – ахнул Хёд.

– Я сказал ему, что он твой отец… но он мне не поверил. Он знает, что проклят. Но ты можешь разрушить проклятие. В этом твоя судьба.

– Арвин, – возразил Хёд, – я не сын Банрууда.

Старик замолчал, и Хёд на мгновение решил, что Арвин его покинул. Он взял учителя за руку, не желая, чтобы последним словом, которое они сказали друг другу, было имя короля.

– Ты родился прежде, чем Банрууд стал королем. До бедствия. До всех неурядиц, – прошептал Арвин.

– До Байра? – переспросил Хёд, потрясенно мотая головой.

– До мальчика из храма, – подтвердил Арвин.

Он дернулся, словно пытаясь кивнуть, но тело его уже не слушалось.

– Ты его единокровный брат. Его… вторая половина.

Хёд фыркнул, не желая верить словам учителя.

– Бедствие началось с Байра, – настаивал Арвин.

Именно этого, по словам Гислы, боялся Дагмар.

С рождением Байра началось бедствие. Что, если оно закончится лишь с его смертью?

– Мы братья, – прошептал Хёд, медленно свыкаясь с правдой.

Дездемона прокляла короля, прокляла весь Сейлок. Но про Хёда она не знала.

– Да… Хёд и Бальдр… две стороны одного меча.

– Почему ты мне раньше не сказал? – вскинулся Хёд. От мысли о том, что он сын короля, его охватили досада и горечь.

– Я хотел тебя защитить. Твоя мать хотела тебя защитить. Она боялась, что твой отец… отринет тебя, потому что ты слеп. К тому же тогда… было неподходящее время.

– Верховный хранитель меня прогнал.

– Да. Он прогнал нас обоих. Но верховный хранитель тебе не нужен. Зато ты нужен ему. И королю. И всему Сейлоку. Ты слепой бог.

* * *

В этот раз норны поскупились и отказались почтить руны, которые Хёд начертал на груди Арвина. Хранитель пещеры мирно умер – стихло хриплое дыхание, с губ не сорвалось больше ни единого выдоха.

Хёд не мог сразу его похоронить, и даже времени оплакать учителя у него не было. Воины, заполонившие пляж, уже карабкались вверх по скалам.

Он вновь окропил кровью руну укрытия и сел неподалеку от выхода из пещеры, слушая, как незнакомцы нерешительно ходят туда-сюда за ее стенами, как рыщут в поисках добычи. Чужаков огорчала скудость находок, ожидавших их на здешней земле. Хёд угадал, это были северяне: они болтали о золоте и пирах, но здесь не было ни богатств, ни пищи. Они порыбачили в его реке, вскарабкались на его холм, нашли его тропки – он подслушал их разговоры, – но пещеру не обнаружили. Уходить они тоже не собирались. Они говорили о завоеваниях и боях, но за показной лихостью, звучавшей в их голосах, Хёд слышал усталость. Он решил, что они давно уже не бывали дома.

Хёд завернул тело Арвина в одеяла и пронес по главному коридору, мимо заполненных рунами комнат, к глубокой яме, подобной большой могиле: в ней Арвин хранил сокровища. Вдоль края ямы тянулся козырек – Хёд положил на него тело Арвина, накрыл принадлежавшим учителю балахоном. Арвин гордился своим балахоном хранителя: если когда‐нибудь тело отыщут, то сразу поймут, кем он был.

Арвин провел в пещере всю жизнь. Хёд решил, что он может остаться в ней и после смерти. Арвин происходил из родовитой семьи – он был кузеном покойного короля Ансела, «потомком самого Сейлока, особой королевской крови», – но в душе оставался нищим. Всю свою жизнь он копил сокровища и прятал их в глубине пещеры, но Хёд так и не узнал, ради чего он это делал. Для Хёда клад Арвина не представлял никакой ценности. Он не мог взглянуть на него, не мог его съесть или сжечь. В сокровищах не было тепла, а пахло от них временем и кровью. В этом накопленные Арвином ценности походили на руны – хотя, по мнению Хёда, руны приносили в тысячу раз больше пользы.

Он спел одну из песенок Гислы, вслушиваясь в звук собственного голоса, насмешливо отражавшийся от стен пещеры, а потом в самый последний раз прочел молитву послушника. Он не знал, зачем сделал это – то ли чтобы почтить память Арвина, то ли чтобы дать себе клятву:

Никто за мною не пойдет,

Никто мой путь не зрит,

Никто меня не сбережет

И не освободит.

* * *

Северяне простояли лагерем на берегу целых пять дней. Дым от их костров змеился вверх, вдоль утесов, предупреждая его, вынуждая не покидать укрытия. То были высокие крупные мужчины. С пляжа доносились их низкие голоса и шумное дыхание. Хёду эти звуки напоминали рокот боевых барабанов. Но здесь им не с кем было сражаться и нечего было взять. Прилив, что прибил к берегу их суда, не давал им уплыть. Однажды они попытались выйти из бухты, но вскоре вернулись: днища их кораблей заскребли по песчаной отмели, державшей море в узде и не позволявшей волнам яриться у самого берега.

Поразмыслив о сокровищах Арвина, что хранились в комнатах под сенью рун, Хёд понял, как ему поступить. Полдня он перетаскивал ко входу в пещеру лари и ящики. Один из сундуков прогнил так, что казалось, его содержимое вот-вот высыплется наружу. Но Хёд знал, что северянам придутся по душе все эти кубки, чаши и цепи. Закончив, он вымылся и собрал свои вещи.

Мыло он ценил куда больше золота, но решил взять с собой и то и другое. Сложив две чистые рубахи, несколько пар штанов и две пары шерстяных носков, он завернул их в плащ Гислы и сунул в заплечный мешок. Он не смог оставить ее плащ в Храмовом лесу, а теперь не смог уйти без него из пещеры.

Сунув за пояс клинок, он закинул за спину меч и посох и вновь окропил кровью руну у выхода, хотя и понимал,