Борьба за трон. Посланница короля-солнца - Уильям Эйнсворт

гребни волн, и среди загромождающих рейд кораблей выделялся, как белый сигнальный значок, флаг с лилиями на корабле посланника.

В тот момент, как парочка проходила близ каменной пирамиды, служившей центром круглой площадки, их узнал молодой человек, который тоже гулял, любуясь красивой панорамой. Он быстро подошёл к ним.

— Как, вы здесь? Какой чёрт сказал бы мне, что я встречу в Тулоне красавицу Флоризу и украшение салона моей тётки, волокиту Альвейра!

— А, наконец, вот и Жак Фабр. Мы думали вас встретить до отплытия корабля; нам сказали, что вы осматриваете город, и мы последовали вашему примеру.

— Очень мило, что вы явились с нами распроститься.

— Как распроститься? Но мы тоже едем!

— Возможно ли? Куда же вы отправляетесь?

— С вами в Персию!

— Клянусь моими усами! Вот так презабавное и преприятное приключение! Но благодаря какому случаю и по какой причине решились вы на такое длинное путешествие?

Они объяснили, что с того дня, как Мари́ сблизила их за игорным столом и как бы утвердила их союз, они понравились друг другу и сошлись; теперь им нужно совершить свадебное путешествие, и случай представился сам собой: Флоризе — сопровождать свою подругу Мари́, а Альвейру — сделаться секретарём и помощником Жана Фабра, как он ему это предлагал, колеблясь доверить эту обязанность одному Жаку, ввиду его молодости. Они долго колебались и решились лишь, когда посольство покинуло Парижскую заставу. Наконец, им удалось прибыть вовремя; они следовали с места на место за королевской миссией, но так как частные кучера ничего не стоили сравнительно с королевскими курьерами, то вот почему им не удалось догнать путешественников ранее.

В этот момент они остановились пред перилами, через которые стали любоваться, на море и низкий берег, где луга и огороды вырисовывались шашечницей; несколько квадратных башен и колокольня обозначали местонахождение бастиона и церкви; казармы же, военные квартиры и арсенальные доки были окружены кое-какими жилищами.

— Солнце садится, — сказал Альвейр, — спустимся вниз.

Они вышли за город и, миновав посад и дворы, засаженные коренастыми чинарами, очутились в гавани, вдоль которой шли некоторое время.

Внезапно из-за арсенальной стены они вышли на набережную, полную оживления, вызванного скорым отплытием кораблей. Из низких подозрительных лавчонок выходили, сгорбившись, тяжёлыми шагами, матросы, с короткими трубками в зубах. В корзинах лежала мелкая рыба, выставляя напоказ, как на окне брильянтщика, свои отливчатые великолепные окраски. Здесь были макрель с опало-перламутровым брюшком, покрытым Изумрудовым глянцем с оранжевым отблеском, сапфировым, рубиновым и агатовым сиянием, в розовом и лиловом тоне, крапчатый палтус, блестящий мерлан, золотисто-коричневая камбала и лангуст темноватый, как рукоятка кинжала. Пред лавками птичников стояли клетки с пронзительно кричавшими трёхцветными какаду» торговцы же сукнами выставили куски синего полотна для одежды отправлявшихся в путь матросов.

Затем они прошли мимо бойни. Там под котлом, висевшим на трёх кольях, поставленных козлами, горел огонь; вдоль берега, между старыми бочонками, врытыми в землю вместо пограничных знаков, были выровнены в прямую линию ряды бочек с вином; торговец продавал жестяные фонари, висевшие гроздьями на крюке, а работники с бойни плетями загоняли стадо быков в раскрытый выгон. На крюках висели громадные куски говядины, распространявшей в воздухе запах крови.

Док был загромождён целыми горами ящиков с названием и Сербом готового к отплытию судна, которое называлось «Грозный». На них были надписаны названия товаров: свечи, горчица, сахар, мерлан. Полураздетые негры, в красных платках на головах и жёлтых полотняных штанах, отпрягали из телег лошадей в остроконечных и разукрашенных хомутах; возле них офицер пробегал глазами кипу коносаментов.

Немного далее они пересекли дорогу группе из четырёх каторжников, в красных колпаках, жёлтых штанах и алых куртках; грудь их была обнажена, а ноги босы. Скованные по двое длинной цепью, заклёпанной у каждого из них на лодыжке ноги или кисти руки, они взваливали её на плечи для облегчения тяжести и при этом оглашали воздух обычным криком каторжников: «у!»

Их сопровождал смотритель в синем мундире с красными отворотами и в жёлтых штиблетах.

— Несчастные люди, — сказала Флориза.

Услышав эти слова соболезнования, один из каторжников засмеялся и свободной рукой сделал непристойный жест.

Пред грубой галерой, выкрашенной в зелёный цвет, среди кувшинов и бочек, алжирец в бурнусе курил тонкую длинную трубку. В некотором расстоянии от берега с шумом работал черпак, и возмущённая вода кружила буй и понтонные плоты.

На другом берегу двигались взад и вперёд работающие на суше в грубой одежде моряки, послушные призыву трубы. За ними виднелся артиллерийский парк с рядами пушек, пирамидами круглых ядер и связками банников.

Флориза пришла в восторг от оживления суетившейся толпы.

У них ещё оставалось свободное время, и они продолжали путь. Обогнув бастион, они очутились среди чёрных скал, куда горожане приходили наслаждаться вечерней прохладой.

На море виднелись увеселительные лодки с балдахинами; на их носовой части находился или барабанщик, бивший в узкий, длинный барабан, или флейтист, или рожечник.

Это была настоящая ярмарочная суматоха, напоминавшая Сен-Лоранскую ярмарку, только на синих волнах и при зареве заходящего солнца.

На песчаном берегу торговки с большими бутылями в ивовых плетёнках за небольшое вознаграждение продавали питьё. Толпа мальчишек купалась в очень первобытной одежде; с оконечностей своих худеньких рук они победоносно стряхивали крабов, которых вынимали из-под камней.

Расположившиеся в грязной палатке из тряпья гаеры устроили представление пред своим жилищем. В одежде Пьерро и Коломбины они танцевали пред любопытными зрителями Ьоштёе, под звуки скрипки и флейты. Воспламенённые страстью пары укрывались в береговых извилинах. Бродяги сидели на утёсах, свесив ноги, и смотрели на небо.

— Вечер обещает быть прекрасный, — сказал Жак.

— Море нам благоприятствует.

С минуту они смотрели на площадного фокусника, но день склонялся к вечеру, и Альвейр заметил, что, может быть, время собираться в порт, где капитан «Трезубца», г-н Тюржи, назначил им свидание в 7 часов.

III

5 марта 1705 года уже минуло три дня, как «Трезубец» находился в море. Ветер был благоприятный; мачтовый часовой ещё не подавал сигнала о появлении на горизонте какого-либо флибота с пиратами; плавание обещало быть благополучным.

Раздался звон обеденного колокола, и в кают-кампанию один за другим собрались пассажиры, чтобы сесть за стол. Посланник, Жан Фабр, занял почётное место рядом с капитаном корабля, Тюржи. Против посланника сел его ложный племянник, Арман, — не кто иной, как переодетая Мари́, — его другой племянник, Жак, влюблённая парочка — Альвейр с Флоризой, доктор Робэн, посольский врач, толстый,