День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

«Как бы он был рад, если бы я сейчас была рядом с ним, – подумала Юлия о Федоре, вздохнув. – Я должна поехать к нему. Обязательно!..»

Ветер треплет кашемировое платье Юлии, холодит икры и колени, разбивает волосы и сушит жаром губы, обнимая и нежа все ее гибкое, красивое тело сугревом играющей весны.

Весна, весна! Но отчего же в глазах Юлии нет той радости, восторга и волнения, какие разлиты в природе? Отчего так больно сжимается сердце?

«Если бы я была рядом с ним, все было бы хорошо. Я же люблю его, люблю! Так почему же я здесь, а не с ним? Он мне никогда не простит, если я оставлю его одного в трудный момент жизни. Ах, Федя, какой же ты странный! Зачем ты бежал от меня? Почему не сказал мне: «Юлия, если ты любишь меня, поедем со мной». И я бы поехала. Хоть на край света. Куда угодно! Неужели ты не веришь в меня? Ведь это я, я спасла тебя на Неве и тут же потеряла. Это я, Федя, искала тебя по госпиталям Ленинграда и никак не могла найти. А вот случайно, нечаянно встретились, и – ты ушел, бежал от меня. Зачем? Почему? Или я не та, какую ты можешь полюбить? Скажи же мне, скажи. Я должна все знать. Как есть все!» – шептали обветренные губы Юлии.

4

В обширном кабинете начальника геологоуправления Андрея Михайловича Нелидова шумно, как в безматочном улье. Геологи склоняют Приречье во всех падежах. Муравьев только что закончил доклад о провале проспекторской разведки. И сразу все заговорили, задвигались на стульях. Нелидов, склонив черную голову, перебирает какие-то бумаги, внимательно прислушиваясь к каждому замечанию.

Подобранный, строгий, Григорий стоит у стола, упрямо пригнув голову, слушает пространное оправдание профессора Милорадовича, которого геологи прерывают громкими и нетерпеливыми репликами:

– Говорите прямо: поторопились!

– Персонально, о статье!..

– Конкретнее, конкретнее!

Милорадович, недовольный вмешательством геологов, мнет в своих пухлых руках клетчатый носовой платок и говорит о том, что он-де имел только материалы Муравьева и верил им. Потому и опубликовал такую многообещающую статью. Лично он, как о том известно всему управлению, не склонен был рассматривать район Приречья как важный объект.

– И все-таки, и все-таки о неудачах не говорят громко, – закончил Милорадович и, откинув свое сытое тело на спинку жесткого стула, встретился с твердым, строгим взглядом Григория.

– Я говорю громко о неудаче, – ответил Григорий и медленными движениями рук достал из папки газеты. – Вы тут пишете, извините, черт знает что! Ведь вы же никогда в Приречье не бывали? И никогда не изучали Приречья. Как можно писать? Не понимаю. Мне верили? Ну-ну. А я бы не поверил. Я люблю пощупать собственными руками и люблю подумать. Да, да, имею такую привычку.

Чернявский разразился таким громким смехом, будто прокатил железную бочку по кабинету Нелидова.

– Вот это мне нравится – работать запоем и думать запоем! Ха-ха-ха… – пробасил он, энергично взмахнув рукою.

Седые брови Милорадовича поползли на лоб и там замерли. Матвей Пантелеймонович плотнее поджал под стул ноги и с кислою миною брезгливо сжатых губ из-под бровей посмотрел на Чернявского. «Таинственный мрак – душа геолога, – подумал Одуванчик о геологах. – Молодо-зелено».

– И что это за параллель с Криворожьем? – хмуро спросил Муравьев, ткнув пальцем в абзац статьи Милорадовича, густо отчеркнутый красным карандашом. – Вздор, извините. Нам еще решительно ничего не известно, каким будет Приречье, мы только верим в него. И кто знает, что и сколько там лежит? А если там пусто, тогда как, профессор?..

Розовые щеки профессора вспыхнули, будто их обожгло пламя. Пухлые руки безжалостно мяли платок. Милорадович хотел сказать что-то в свое оправдание, но только кашлянул, встал и, легко поклонившись Нелидову, с достоинством вышел из кабинета.

Время перевалило за полночь. Редькин, примостившись в углу за диваном, так всхрапывал, что даже Одуванчик вынужден был толкнуть его в бок. Чернявский успел за это время высказаться пять раз. Три раза за продолжение изысканий в бассейне Приречья, два раза против. Молодой геолог Ярморов решительно отстаивал разведку и, как того никто не ожидал, обращаясь к Одуванчику, спросил:

– Скажите, Матвей Пантелеймонович, где лежат кремнеземы в Приречье? Где лежит платина и руды вольфрама?

Одуванчик выпрямился на стуле и, недоумевая, поглядел на Нелидова, как бы обращаясь за разъяснением.

– Что же вы молчите? – допытывался Ярморов.

– То есть, позвольте, Яков Георгич! Я не понимаю вопроса. Какая платина?.. Что за руды вольфрама?..

– Я спрашиваю, где экспедиция Крутоярова обнаружила руды вольфрама? И не следы, а коренное залегание. Руды платины, свинца? Вы же должны знать! Через ваши руки прошли все документы экспедиции Крутоярова.

Ах вот в чем дело!

Одуванчик заметно подтянулся, подчеркнуто поджав свои тонкие, скупые губы. Так, значит, Муравьев с Ярморовым докопались до историйки экспедиции Крутоярова?

– В доподлинном смысле, – начал Одуванчик, медленно и важно поднимаясь, – могу сообщить совещанию. Да, я имел честь работать главным геологом экспедиции особого назначения Академии наук. Но я не имею ни данных экспедиции, ни документов. Все данные, Яков Георгич, бесследно исчезли еще в тридцать седьмом году. Полагаю – не обошлось без вредительства, хотя преступники и не были пойманы. Но я как главный геолог той экспедиции действительно могу подтвердить, что в бассейне Приречья, на территории тысячи квадратных километров, найдены были редкие земли, руды вольфрама, кобальта, молибдена и многих других, не менее редких металлов и минералов. Но вот данных, данных под руками нет. Их надо найти новой экспедиции. И мне кажется, если смотреть на Приречье с перспективной точки зрения, мы должны снарядить туда крупную экспедицию. Надо ставить вопрос перед главком о геофизической разведке всего этого района вплоть до Крайнего Севера.

– Да у нас и самолетов нет, чтобы провести такую разведку, с этим делами, – буркнул Нелидов, что-то записывая на поле маршрутной карты Муравьева. – Для такой съемки надо иметь, с этими делами, не менее пятнадцати тяжелых самолетов. А где они?

– А время будущее? – намекнул Одуванчик.

– Будущее!.. Вы двигайте настоящее и все такое, с этими делами! Настоящее, настоящее!.. Время не ждет.

Нелидов встал и, нервно шагая возле стола, сказал:

– И он прав! Когда-то я работал у американских золотопромышленников на Лене. Знаю их и все такое. Тогда я был молод и помню, хорошо помню, как мне читал нотацию американский делец сэр Смит Вест-Ланге. Он говорил: «Рус, тут много золота! И это золото, рус, пойдет все в Америка! Ищите, ищите, ищите!» И мы искали.