День начинается - Алексей Тимофеевич Черкасов

какой дорогой поле переходить? Есть дороги твердые, прямые. Тут все ясно. Иди да иди себе вперед. Такой дорогой далеко уйдешь, и сумка жизни полна будет содержанием. А вот кое-кто сворачивает с твердой дороги, петляет, топчется на одном месте, а проживет жизнь – в сумке скудновато. Сумка тощая. А пережить заново минувшее нельзя. Вот и хватается тогда за голову, а время ушло. Время беречь надо и каждый день заглядывать в сумку, что ты туда положил. Я вот так часто проверяю себя, и, знаете, помогает. Хорошо помогает! Помню, у Горького Макар Чудра говорит: человеку дано здоровье, чтобы тратить. Да ведь как и где истратить? Можно в одну ночь сгореть от водки, а польза где? А другой сорок лет стоит у мартена и за свою жизнь выплавит столько чугуна и стали, что если бы весь этот металл собрать в одно место, получилась бы такая гора, что на нее и не поднимешься…

Юлия рассмеялась:

– Вот это мне нравится!

– Гора железа?

– Нет, сумка жизни. Так мне еще никто не говорил о жизни, – задумчиво проговорила она, пряча глаза. – Что вы так покашливаете? Да, да, впервые слышу. Я не хочу иметь тощую сумку… А теперь будем чай пить с моей стряпней. Я к маю настряпала с Дарьюшкой да все испортила. Тут будем пить? Тут, тут! Я люблю эту багровую комнату. В этих красных стенах, кажется, так и пульсирует кровь, правда? Где-то я видела такую комнату. Кажется, в Останкино. Тут я писала портрет… Думала над картиной и разговаривала с друзьями, как вы. Я ведь тоже люблю такие разговоры.

Легко неся свое красивое тело, прошла мимо Григория, остановилась в дверях:

– И даже с вами… спорила! Вообразила себя в глухолесье, где-то среди сосен. А там и сосен нет?

– Встречаются, но очень редко, – буркнул Григорий, косясь в сторону Юлии.

3

Юлия собрала на стол. Подожженную сдобу отложила себе на тарелку. Григорию подала пышную, румяную, пахучую стряпню дородной Дарьи. Григорий молча переменил тарелки и, уступая первое место хозяйке, опустился на жесткий стул к простенку. В ограде раздался басистый лай волкодава.

– Дружок ваш очень сердит, – заметила Юлия.

– Дружок если и укусит, то разве только за ногу, – ответил Григорий. – Другое дело, если тебя укусят за душу. Рана невидимая, а побаливает.

За дверью раздались чьи-то тяжелые шаги, громкие голоса, и на пороге появился осанистый, громкоголосый Чернявский, за ним Гаврила Редькин в грязных сапогах, молодой геолог Ярморов, и, как бы замыкая шествие, важно вошел в комнату Матвей Пантелеймонович Одуванчик.

– Жив, жив, курилка! – Чернявский с дружеской улыбкой крепко сжал руку Григория. – А мы тебя ждем, ждем, – и все нет и нет! Ну, думаем, трещит Приречье. И как, удачно? Был у Городовикова? Какого черта он медлит с отчетами? Ну и свистун! Он там теперь мудрит, как отшельник. Ты его расшевелил? А? Васька вчера три раза давал позывные. И ни бум-бум.

Юлия пригласила незваных гостей к столу.

– Благодарю, – ответил Ярморов.

– Недавно чаевничал, – пробасил Редькин.

– Всегда готов и к чаю, и к труду, и к любви, – сказал Чернявский, но за стол не сел, а еще стремительнее заходил по комнате.

– М-м… Отказаться от чая не могу, – почтительно поклонившись, проговорил Матвей Пантелеймонович. – Моя Анна Ивановна из всех напитков в особый ранг выделила чай как наиболее разумное средство, благотворно влияющее на состояние духа. М-м… Мне кажется, я с вами встречался? – спросил он у Юлии, подвигаясь к столу.

Чернявский выругал скверную погоду, пожаловался за что-то на Нелидова, сообщил, что Катерина с инженером Новоселовым развернула работы в отрогах Талгата, мимоходом заглянул в комнату Юлии и, взъерошивая мягкие льняные волосы, уставился на портрет Михаила Васильевича.

– Что-то вижу новое, – сказал он, подмигнув Григорию. – А ну, подвинься, Матвей Пантелеймонович. Кто рисовал? Вы? Вот это мне нравится! Работать запоем и любить запоем!.. Хорошо. Замечательно!.. Извините за такое бурное выражение чувств. Мастер чувствуется, мастер! А что же вы талант свой вешаете на стену? – спросил он у Юлии, обнажив в улыбке щербатые зубы. – Я бы такого шуму наделал, только держись, Марья Ивановна! Но бодливой корове бог рогов не дал, а мне – талантов. Впрочем, я имею талант… в неудачах.

Пытаясь прочитать надпись на медной пластинке, Чернявский навалился на Одуванчика, своей широкой грудью пригнул его голову к столу, тот умоляюще попросил оставить его в живых. Чернявский громко захохотал.

Григорий, сердито поглядывая на него, дробно забарабанил пальцами по столу. Тихон Павлович с шумом отошел от стола и, распахнув пиджак, выпятив свою могучую грудь, сказал Григорию:

– А тебя тут Милорадович вознес!

– Куда?

– К вершинам успеха, – ответил Чернявский, не меняя своей воинственной позы. – Круто он изменил свое мнение о многорудном кряже Приречья. Дунул три статьи, – он подал Григорию сверток скомканных газет. – Ты будешь доволен. Он прямо пишет: «Приречье по запасам железа будет вторым Криворожьем». Как это тебе нравится, а? Читай, читай. Тут тебе и строительство автострады в Приреченском глухолесье, в бассейнах трех рек; и крупнейшая в мире электростанция; и будущий город с миллионным населением; и огни трех поколений… Про огни молчу. Тут мне непонятно, какие огни он имел в виду. Ну да, вероятно, подпустил для крепкого словца. Главное, как он крепко завернул геологический вопрос!.. Можно подумать, что мы какие-то сверхобыкновенные люди. Крепко, крепко!.. Так и пишет: «Геолог Муравьев обещает в недалеком будущем блестяще завершить проспекторскую разведку в бассейне Приречья…»

Матвей Пантелеймонович склонил голову набок, настороженно поглядывая на Муравьева. Геолог Ярморов хмур. Он один был недоволен «заумным» выступлением профессора Милорадовича. Редькин смотрел на Муравьева исподлобья.

«Зачем эта статья? Для кого эта статья?» И чем дальше вчитывался Григорий в рассуждения Милорадовича, тем тверже сжимались его губы в упрямую складку. «И почему Милорадович пишет о Приречье так, будто оно изведано лично им еще десять лет назад? Милорадович в Приречье никогда не бывал!.. Более того: совсем недавно он возражал против ревизионной разведки. И кто дал право Милорадовичу так бесцеремонно пользоваться материалами, которые хранились в сейфах управления».

Григорий прочитал все три статьи, кое-где густо отчеркнул красным карандашом. Зачем понадобилось Милорадовичу такое выступление? По его статьям, поисковые работы в бассейне Приречья – просто забава. Там и железо, и то, и се, приходи и бери. Все так ясно и просто!..

– Ну, что? – спросил Чернявский.

– В доподлинном смысле… М-м… – начал было Одуванчик, но, заметив жестко сжатые губы Григория, осекся, кашлянул, поблагодарил Юлию за чай и вышел из-за стола.

– Или молчать будешь? – еще раз спросил Чернявский и