Вечный слушатель. Семь столетий европейской поэзии в переводах Евгения Витковского - Антология

«И сгущается ночь…»

И сгущается ночьи слетает листваи ничем не помочьи надежда живаи торчит часовойи никто никудаи хлебнули с лихвойи гудят провода.

И могли бы доброми уж прямо врагии не действует броми тупеют мозгии баланда жидкаи бессмыслен скулежи шептаться тоскаи молчать невтерпеж.

И над родиной тьмаи не жизнь а дерьмои сойти бы с умаи на каждом клеймои не верим вестями сжимает сердцаи полгода к чертями не видно конца.

«Я сидел в прокуренном шалмане…»

Я сидел в прокуренном шалмане,где стучали кружки вразнобой.Хлеба взял, почал вино в стакане,и увидел смерть перед собой.Здесь приятно позабыть о мире,но уйти отсюда должен я,ибо радость выпивки в трактирене заменит смысла бытия.

Жить, замуровав себя — жестоко,ибо кто подаст надежный знак,не известно ни числа, ни срока,давят одиночество и мрак, —радость и жестокость — что желанней?Горше и нужнее — что из них?Мера человеческих страданийпревосходит меру сил людских.

Надо чашу выпить без остатка,до осадка, что лежит на дне,ибо то, что горько, с тем, что сладко,непонятно смешано во мне.Я рожден, чтоб жить на этом свете,и не рваться из его оков,потому что все мы — Божьи детиот начала до конца веков.

«Когда вернусь я в мой зеленый дом…»

Когда вернусь я в мой зеленый дом,что ждет меня с терпеньем и стыдом,я там на стол собрать хочу давноорехи, хлеб и терпкое вино.

Любимая, на трапезу приди,и ту, другую, тоже приведи,придите все — все будет прощено,пусть нас помирит терпкое вино.

И ты приди, кто в чуждой сторонетак дорог нынче оказался мне, —придите, — мне без вас не сужденоразлить по кружкам терпкое вино.

Цветите же, когда придет весна,акация, каштан и бузина,ломитесь ветками ко мне в окнои осыпайтесь в терпкое вино.

Так соберитесь же в моем домувсе те, кто дорог сердцу моему, —мы будем петь, о чем — не все ль равно —в дому, где ждет нас терпкое вино.

Реквием по одному фашисту[18]

Ты был из лучших, знаю, в этом сброде,и смерть твоя вдвойне печальна мне;ты радовался солнцу и свободе,как я, любил шататься по стране, —мне говорили, ты гнушался лязгомтой зауми, что вызвала войну, —наперекор велеречивым дрязгамты верил только в жизнь, в нее одну.

Зачем ты встал с обманутыми рядомна безнадежном марше в никудаи в смерть позорным прошагал парадом?И вот лежишь, сраженный в день суда.Убить тебя — едва ли не отрада;ни у кого из нас терпенья нетдорогу разъяснять заблудшим стада —и я за смерть твою держу ответ.

Пишу, исполнен чувств неизрекомых,и поминаю нынче ввечерутебя медовым запахом черемух.и пением цикады на ветру. —вовек да не забудется позор твой,о сгинувший в неправедной борьбе,ты славе жизни да послужишь, мертвый, —мой бедный брат, я плачу о тебе.

Травница

Где тропка петляет к ручью за деревней,где скалы крошатся опокою древнейи держатся в скалах деревья с трудом —стоит покосившийся травницын дом.

Хвосты сельдерея, фасоль и редискаеще говорят — человечество близко,но папорть, хозяйственным планам вразрез,под окна решительно выдвинул лес.

Тот самый, что женщине в рваной одежкесморчки поставляет весной для кормежки,до осени — ягоду в горла корчагссыпает не скупо; зимою — сушняк

для печки дает приношением щедрым,покуда метели гуляют по кедрам.Дремучим чащобам и дочь, и сестра,как зверь, нелюдима, и так же мудра,

находит, почти что без помощи зренья,заветные зелья и злые коренья,и то, что лекарство, и то, что еда,и то, чем врачуется бабья нужда.

Февраль, и доедена пшенка, и смальцав корчаге осталось едва на полпальца,но лес, обрядившийся в иней и наст,согреет, прокормит, в обиду не даст.

Йозефа

Там, за деревней, где ряской канавы цветист,средь золотарников — поля неправильный кут.Хатка Йозефы за ним, в полминуте ходьбы.Прямо под дверью лежат на просушке грибы.

Шпанские мушки да всякие зелья у ней,козочка тоже: Йозефа других не бедней.Вечером трижды, попробуй, в окно постучи —дверь приоткроется, звякнут в потемках ключи.

Молча вдовец к ней приходит еще дотемна,молча — кабатчик, пусть лезет на стенку жена,молча — барышник с кольцом, только чтоб ни гу-гу,молча — бирюк-винокур, зашибивший деньгу.

Горькой настойкой она угощает гостей,есть постоянный запасец домашних сластей,после — Йозефа постель приготовит свою.Ежели что — так заварит себе спорынью.

Пышно цветут золотарник, татарник и дрок.Нет никого, кто Йозефе послал бы упрек.Дом и коза, и кусок полевого кута —совесть Йозефы пред всеми на свете чиста.

Тост над вином этого года

Орех и персик — дерева;скамей привычный ряд, —я чую лишь едва-едва,что мне за пятьдесят.Вот рюмку луч пронзил мою,метнулся и погас, —я пью, хотя, быть может, пьюуже в последний раз.

Пушок, летящий вдоль стерни,листок, упавший в пруд,зерно и колос — все онипо-своему поют.Жучок, ползущий по стеблю,полей седой окрас —люблю, — и, может быть, люблюуже в последний раз.

Свет фонарей и плеск волны, —я знаю, — ночь пришла,стоит кольцо вокруг луны,и звездам нет числа;но, силу сохранив свою,как прежде, в этот часпою — и, может быть, поюуже в последний раз.

Шлюха из предместья

Дождик осенний начнет моросить еле-еле;выйду на улицу, и отыщу на панелигостя, уставшего после тяжелого дня —чтобы поплоше других, победнее меня.

Тихо взберемся в мансарду, под самую кровлю,(за ночь вперед заплачу и ключи приготовлю),тихо открою скрипучую дверь наверху,пива поставлю, нарезанный хлеб, требуху.

Крошки смахну со стола, уложу бедолагу,выключу тусклую лампу, разденусь и лягу.Буду ласкать его, семя покорно приму, —пусть он заплачет, и пусть полегчает ему.

К сердцу прижму его, словно бы горя и нету,тихо заснет он, — а утром уйду я до свету,деньги в конверте оставлю ему на виду…Похолодало, — наверное, завтра пойду.

Привокзальное кафе

Ежели ты капиталец собьешь небольшой,знаешь, поженимся, — и с дорогою душойвместе оформим расчет, месяцок отдохнем,снимем кафе у вокзала, устроимся в нем.

Будет открыта все время наружная дверь,вряд ли кто дважды зайдет между тем, уж поверь.Я — за хозяина, ты — при буфете, Мари;кофе, гляди, экономь да послабже вари.

Сервировать побыстрей — это важный момент;в спешке — любые помои сглотает клиент,если сидит на иголках, торопится он,и по свистку на перрон выметается вон.

Фарш — третьедневочный, с булок — вернейший доход —черствых тринадцать на дюжину пекарь дает;елкое масло — дохода другая статье;твердую прибыль тебе гарантирую я.

В зеркало гляну — седеть начинают виски;груди дряблеют твои, — но пожить по-людскихоть напоследок мне хочется, так что смотри,ты уж копи поприлежней, старайся, Мари.

В больничном саду