Метаморфозы - Публий Назон

        В ярости шумно тогда Эакид с колесницы высокой

        Спрянул и светлым мечом спокойно стоящего Кикна

130 С маху разит — и видит: броня и шелом прохудились,

        Но посрамилось опять в твердокаменном теле железо.

        Тут не стерпел Эакид и трижды, четырежды Кикна

        Тылом округлым щита по лицу и вискам ударяет,

        За уходящим идет, теснит то обманом, то боем

135 И не дает передышки ему, изумленному. Кикна

        Страх обуял; задернул глаза его мрак; а покуда

        Задом шагал он, ему среди поля стал камень преградой.

        Тут, навалившись, его, лежащего навзничь, с огромной

        Силою перевернул Эакид и повергнул на землю.

140 После, щитом и коленами грудь придавив ему крепко,

        Шлема стянул он ремни, и они, охватив подбородок,

        Горло сдавили, лишив и пути и дыхания душу.

        И уж хотел с побежденного снять он доспехи, но видит:

        Только доспехи лежат. Бог моря в белую птицу

145 Тело его обратил, и хранит она Кикново имя.[504]

        Эти труды, многодневный их бой привели за собою

        Отдых; оружье сложив, враги прекратили сраженье.

        Бдительно стража блюдет крепостные фригийские стены,

        Бдительно стража блюдет аргосские рвы крепостные.

150 Вот и торжественный день наступил, и Ахилл, победитель

        Кикна, умилостивлял Палладу закланьем телицы.

        На раскаленный алтарь положил он сваренные части,

        И заструился в эфире дым жертвы, бессмертным угодный;

        Пламя свое унесло, остальное назначено пиру.

155 Вот и вожди возлежат и досыта жареным мясом

        Полнят утробы, вином облегчают заботы и жажду.

        Их услаждала в тот раз не кифара, не пенье, не звуки

        Длинных флейт о многих ладах, прорезанных в буксе, —

        Ночь в разговорах течет, и доблесть — предмет их беседы.

160 Передают о победах своих и врага. Им отрадно

        Между собой вспоминать об опасностях, ими столь часто

        Преодоленных; о чем говорить подобало Ахиллу?

        Да и о чем говорить подобало в шатре у Ахилла?

        Больше всего на устах пораженье недавнее Кикна

165 Было, и все изумлялись тому, что бойца молодого

        Тело пронзить не могло никакое копье, что поранить

        Нечего думать его, что юноша ломит железо.

        Сам Эакид в изумлении был и ахейские мужи.

        Нестор промолвил тогда: «На вашем веку был один лишь

170 Пренебрежитель копья, никаким не сразимый ударом, —

        Кикн; а я видел в дни давние, как невредимым

        Телом тысячи ран выносил Кеней перхебеец,

        Славный делами Кеней перхебеец, который на склоне

        Офриса жил. Но еще удивительней быль о Кенее:

175 Женщиной он родился». Небывалым взволнованы чудом

        Все — и просят его рассказать, и Ахилл между ними:

        «Молви, затем что у всех одинакова слушать охота,

        Красноречивый старик, премудрость нашего века,

        Кто был Кеней, как в пол обратился противуположный,

180 В деле военном каком, в бореньях какого сраженья

        Знал ты его; кем был побежден, коль был побеждаем?»

        Старец в ответ: «Хоть мне и помехой глубокая древность,

        Хоть ускользает уже, что видел я в ранние годы,

        Многое помню я все ж, но из воинских дел и домашних

185 Больше, однако, других мне врезались эти событья

        В память. Если кому даровала глубокая старость

        Многих свидетелем дел оказаться — так мне, ибо прожил

        Двести я лет и теперь свой третий уж век проживаю.

        Славилась дивной красой — Элата потомство — Кенида,

190 Краше всех дев фессалийских была; в городах по соседству,

        Также в твоих, о Ахилл, — ибо тех же ты мест уроженец, —

        Многих она женихов оставалась напрасным желаньем.

        Может быть, сам бы Пелей посвататься к ней попытался,

        Только владел он тогда твоей уже матери ложем

195 Иль обещанье имел. Кенида, однако же, замуж

        Не выходила. Ее, на пустынном блуждавшую бреге,

        Бог обесчестил морской; об этом молва разносилась.

        Возвеселился Нептун, любви той новой отведав.

        «Пусть пожеланья твои, — он сказал, — исполнятся тотчас!

200 Что по душе — выбирай!» — и об этом молва разносилась.

        «Оскорблена я тобой, и немало мое пожеланье:

        Чтоб никогда не терпеть мне подобного, — так отвечала, —

        Женщиной пусть перестану я быть: вот дар наилучший!»

        Низким голосом речь заключила, мужским показаться

205 Мог он — мужским уже был: бог моря широкого просьбу

        Девы уже исполнял, — и так содеял, чтоб телу

        Раны грозить не могли и оно от копья не погибло.

        Радуясь дару, Кеней ушел; в мужских упражненьях

        Стал свой век проводить, по полям близ Пенея скитаясь.

210 С Гипподамией свой брак справлял Пирифой Иксионов.[505]

        Вот тучеродных зверей — лишь столы порасставлены были —

        Он приглашает возлечь в затененной дубравой пещере.

        Были знатнейшие там гемонийцы; мы тоже там были.

        Пестрой толпою полна, пированьем шумела палата.

215 Вот Гименея поют, огни задымились у входа,

        И молодая идет в окружении женщин замужних,

        Дивнопрекрасна лицом. С такою супругой — счастливцем

        Мы Пирифоя зовем, но в предвестье едва не ошиблись,

        Ибо твое, о кентавр из свирепых свирепейший, Эврит,

220 Сердце вино разожгло и краса молодой новобрачной,

        В нем опьянения власть сладострастьем удвоена плотским!

        Сразу нарушился пир, столы опрокинуты. Силой

        Вот уже буйный схватил молодую за волосы Эврит,

        Гипподамию влачит, другие — которых желали

225 Или могли захватить; казалось, то — город плененный.

        Криками женскими дом оглашаем. Вскочить поспешаем

        Все мы, и первым воскликнул Тезей: «Сумасбродство какое,

        Эврит, толкает тебя, что при мне при живом оскорбляешь

        Ты Пирифоя, — двоих, не зная, в едином бесчестишь?»

230 Духом великий герой не задаром об этом напомнил:

        Он наступавших отбил, отымает у буйных добычу.

        Эврит на это молчит; не может таким он деяньям

        Противустать на словах. Руками он наглыми лезет

        Мстителю прямо в лицо, благородную грудь ударяет.

235 Рядом случился как раз, от литых изваяний неровный,

        Древний кратер; огромный сосуд — сам огромней сосуда —

        Поднял руками Эгид и в лицо супротивника бросил.

        Сгустки крови, и мозг, и вино одновременно раной

        Тот извергает и ртом и, на мокром песке запрокинут,

240 Тщится лягнуть. Разожглись двуприродные братья от крови,

        Наперерыв, как один, восклицают: «К оружью! К оружью!»

        Пыла вино придает. И вот, зачиная сраженье,

        Хрупкие кади летят, и кривые лебеты, и кубки, —

        Утварь пиров, а теперь — убийственной брани орудье!

245 Первым Амик Офионов дерзнул с домашней святыни

        Нагло ограбить дары; решился он первым алтарный

        Тяжкий светильник схватить, где обильно сияли лампады,

        И, высоко приподняв, как будто он белую шею

        Жертвы священной — быка — собирался ударить секирой,

250 Лоб им, лапифа разбил Келадонта; разбил лицевые

        Кости и перемешал, и узнать уж нельзя Келадонта,

        Выпали яблоки глаз; лишь кости лица размозжил он,

        Нос вдавился вовнутрь, пройдя серединою нёба.

        Гнутую ножку стола схватив кленового, наземь

255 Недруга грохнул Пелат, — тот свесил на грудь подбородок.

        И между тем как плевал он с кровью багровые зубы,

        Ранил вторично его и в Тартар к теням отправил.

        Рядом стоящий Гриней, на дымящийся жертвенник глядя

        Взором ужасным, сказал: «Отчего б не пустить его в дело?»

260 Поднял огромный алтарь он со всеми его пламенами