Марсельская сказка - Елена Букреева

потерянный и напуганный, но решительный, сверлит взглядом то место, где видел её в последний раз. Какие ужасы войны ему довелось пережить? Я родилась в тот год, когда началась война, но в Роузфилде всегда было безопасно. Моего дедушку представили к награде за помощь в войне, но ведь он помогал лишь финансово, из стен нашего поместья, изредка выезжая куда-то за пределы Дирлтона… а что же насчёт таких, как Реми? Настоящих героев? Их представили к награде, их всех? Неужели он жил в подвале своего дома, неужели никто ему не помог? Одинокий, съедаемый чувством вины, разве он мог вырасти другим человеком? И разве могла я представить, насколько глубоки его шрамы и как они несопоставимы с моими?

Где-то вдалеке хлопнула дверь автомобиля. В небе вспыхнула серебряным блеском звезда и навсегда погасла. Я сделала глубокий вздох и наконец позволила себе горько заплакать.

Сегодня я впервые плакала о чужой судьбе.

Глава 23. Поступиться с гордостью

Вот уже полчаса ярко алые рассветные лучи упорно боролись с паутиной ветвей молодых деревьев — боролись за внимание, боролись за каждый дюйм света, жадно желая пролить его на уснувший лес. Всё вокруг оживало от их исцеляющего влияния: просыпались птицы, заливисто пел ручей, шумела листва. А где-то в спрятанном за деревьями небосводе пробуждалось горящее багряным заревом утреннее солнце. Оно разгоняло предрассветный мрак и нагревало землю, оно, величественное и прекрасное, талантливо направляло своих воинов — лучей — на верную службу, и даже облака не смели противостоять его планам. Всё становилось прекраснее с рассветом, и даже внутренний страх растворялся, стоило только ласковым и тёплым лучам коснуться моей кожи. Что бы ни случилось, солнце всегда взойдет.

Обнаружив себя этим утром на заднем сиденье крайслера рядом со спящим Реми, я нисколько не удивилась. Помню, как холодно стало в лесу почти сразу после того, как ушёл Реми, помню, как уснула, когда слёз уже не осталось, а мысли покрылись тонкой туманной пеленой, помню, как чьи-то горячие безопасные руки подхватили меня и унесли в машину. Даже сквозь марево сна я знала, что это не бестирийцы — уверенность эта была на уровне одних лишь ощущений, какого-то внутреннего спокойствия, абсолютного доверия. Сейчас я понимаю, насколько безрассудно было не открывать глаза, чтобы убедиться, и всё же это уже не имеет значения. Реми беспокоился обо мне, и мысль об этом вытесняла все прочие мысли.

Оторвав взгляд от окна, пропускающего назойливые солнечные лучи, я повернулась к Реми. Он спал, откинув голову и сцепив лежащие на коленях руки в замок. Его ресницы подрагивали во сне, но он не выглядел встревоженным. Что же ему снилось? Нас обоих мучили кошмары, созданные нашими шрамами, но его дурные сны подпитывал он сам. Реми давал своим снам право на существование. Изменится ли это когда-нибудь?

Осторожно убрав чёлку с его лба, я застыла в дюйме от его лица и закусила губу. Невозможно было не залюбоваться им, не зардеться от одних лишь воспоминаний о нашем поцелуе, но сейчас мне нужно было сосредоточиться только на нашем с ним соглашении. Мы застряли здесь, в этом захолустье, но нам пора выбираться и, что ещё важнее, как можно скорее приступить к осуществлению того, что я задумала. Быть может, у нас не было иного выбора, кроме как переждать эту ночь, но теперь мы не можем терять ни минуты. Кто знает, как далеко продвинулись бестирийцы в наших поисках за эти несколько часов, хотя едва ли они могли представить, что мы залегли на дно.

— Реми, — позвала я, чуть отодвинувшись от него в надежде избежать неловкости. — Реми, уже рассвет. Нам пора.

Он сморщил нос, нахмурил брови и шумно выдохнул, заставив меня тихо усмехнуться. Как кто-то настолько грозный может быть таким милым во сне? Я коснулась его плеча, и когда он нехотя открыл глаза, дрожь пробрала все моё тело. Я так много о нем узнала, так много для себя решила… мир между нами уже никогда не будет прежним.

— Эйла, — хрипло пробормотал Реми, поворачиваясь ко мне и исследуя моё лицо сонным взглядом. В душе моей потеплело, так странно, так незнакомо, но я ни на миг не могла сосредоточиться на этих новых ощущениях. Я опустила глаза, а он огляделся по сторонам, без конца хмурясь. — Который час?

— Понятия не имею, — я взялась за ручку двери. — Мой будильник в сумке, сумка в багажнике, а как его открывать, я не знаю.

На мгновение в воздухе повисла неуютная, раздражающая тишина. Я посвятила её терзаниям: с какой степенью злости мне придётся столкнуться, когда я озвучу ему свою мысль? Мельком взглянув на глубокую морщинку между его бровей, я глубоко вздохнула, крепко зажмурилась и на выдохе выпалила:

— Реми, я думаю, нам стоит немного…

— Погоди, — вдруг прервал меня он, потянувшись к переднему сиденью и выглядывая в лобовое окно. — Я думаю, я вижу дорогу.

— Что? — я наклонилась к Реми, но он уже открыл дверь и ринулся из салона прямо на объятую утренней прохладой улицу. — Реми, объясни уже наконец!

Когда я вышла из машины и направилась за ним, он уже остановился, держась за голову и глядя куда-то вдоль небольшой рощицы, уходящей в лес. Подойдя ближе и став плечом к плечу с ним, я, наконец, смогла увидеть дорогу, проложенную через густые зелёные заросли. Она не была достаточно широкой и неизвестно куда вела, но в окружении леса и поля, уходящего обратно в Венель, она была нашей единственной надеждой. Реми опустил голову и посмотрел на меня.

— Считаешь, проедем? — спросил он.

Я пожала плечами.

— Не знаю. Главное, чтобы где-то посреди дороги у нас не закончился бензин.

— У нас все ещё есть по паре ног.

Нервно зажевав губу, я всем телом повернулась к Реми. Слова почти вырвались с моих уст, я почти озвучила эту, казалось бы, безумную мысль, но момент был упущен — он что-то хмыкнул себе под нос и направился к ручью. Сейчас его раны выглядели лучше, — моя наверняка тоже — они покрылись тонкой коркой, так что обрабатывать их я не видела смысла. Но я всё равно поплелась за Реми, с какой-то совершенно дикой жадностью наблюдая за тем, как он умывается, и мокрые русые пряди падают ему на глаза. Он дождался, пока умоюсь я, и мы молча последовали в машину. Напоследок я обернулась — это место по утру выглядело ещё более сказочным. Объятое рассветным заревом, с сочной шелестящей листвой и серебряной нитью