Марсельская сказка - Елена Букреева

Я сглотнула, задержав дыхание в ожидании его ответа. Неужели я зря на него надавила? Может, это и правда было плохой идеей? Что, если он лгал, когда говорил, что всё бы отдал, чтобы вернуться сюда? И никакая индульгенция в стенах родного дома его не ждёт? Что, если ему не станет легче?

В глубине души я понимала: если бы Реми действительно не хотел воспользоваться шансом вернуться в Марсель, он бы не вернулся. Затащил бы меня в авто и дал по газам — к вечеру мы уже бы были в Лионе. Но я видела эту борьбу в его глазах в момент, когда озвучила свой ультиматум. Я знала, потому что на его месте поступила бы также.

— Нет, — наконец, ответил он. — Тремя кварталами дальше.

Я обратила внимание на женщину, что шла нам навстречу. Она увлечённо читала газету, тяжёлая сумка висела на сгибе её плеча, потрескавшиеся губы сжались в тонкую полоску. Незнакомка проплыла мимо нас, и в этот миг Реми тихо усмехнулся.

— Почему ты смеёшься?

— Надень это, — он протянул мне платок.

Широко распахнув глаза, я резко остановилась.

— Ты украл его у той женщины? — прошипела я, оборачиваясь на незнакомку — та ни на секунду не замедлила свой шаг. — Боже, Реми, откуда такая ловкость?

Я восхищённо улыбалась, повязывая платок на голову и искренне веря, что это хоть как-то спасёт нас от бестирийцев. В его поступке мне не виделось ничего криминального, а вот Реми моего веселья не разделял. Он так и не ответил на мой вопрос, а когда с платком было покончено, едва ли одарил меня взглядом. Мы двинулись вниз по улице, настигли дорожный знак и зачем-то остановились. Казалось, Реми перестал узнавать родные улицы. Может быть, за годы его отсутствия всё здесь изменилось, и теперь он и правда не мог вспомнить дорогу? Но уже спустя мгновение он потянул меня вправо — на более широкую улицу, где на первых этажах жилых домов расположились торговые точки. Никто из марсельцев, встречающихся нам на пути, не выглядел столь же жутко и угрожающе, как бестирийцы, и вскоре я отпустила мысли о них, поддавшись лёгкой грусти — самую красивую часть Марселя, его южные районы, восхитительный порт и исторический центр мы не увидим. Я с тоской оглядела безликие здания. Неужели Реми провел здесь своё детство? Неясная картинка того, как грузовик, забитый добровольцами, несётся по этим улицам, а за ним бежит мать Реми, сжал мою душу в тисках. Зачем же я подписала его на это? Зачем заставила вернуться?

Он, должно быть, ненавидит меня сейчас.

— Здесь всегда продавали лучший писсаладьер, который только можно представить, — возбуждённый голос Реми ворвался в моё подсознание, и только сейчас я поняла, что мы стоим напротив двери, ведущей в, судя по вывеске, булочную. — Не могу поверить, что они всё ещё здесь. Старик Жерар наверняка уже отошёл в мир иной.

— Что за писсаладьер? — поинтересовалась я, вслед за Реми заходя в булочную.

Невероятный аромат выпечки тотчас объял нас, и мой желудок жалобно заурчал. «Скажи спасибо, что в этих диких условиях мы вообще находим себе пропитание!» — мысленно потребовала я, испепеляя влюблённым взглядом прилавок.

Боже мой… круассаны, багеты, профитроли… всё изящество французской выпечки сейчас смотрело на меня, умоляя, требуя попробовать себя на вкус. Я схватилась за живот и даже не заметила, как Реми направился к кассе — туман голода и вместе с тем очарования надолго меня захватил. Я слышала чьи-то голоса, но не могла реагировать на внешний мир. Даже в тусклом свете пасмурного дня всё здесь выглядело румяным и аппетитным, сияло своими поджаристыми корочками и манило к себе. Я подошла ближе, коснувшись пальцами стекла, но меня слишком быстро вернули на землю. Реми мягко взял меня за локоть и повёл на выход. Лишь когда дверной колокольчик звякнул, а мы снова оказались на улице, я медленно пришла в себя. Реми возвышался надо мной, держа в свободной руке завернутые в салфетку куски пирога.

— Всё, на что хватило денег, — поспешил оправдаться он, когда я подняла на него взгляд. — Это луковый пирог.

Я поморщила нос.

— Но я не люблю лук.

— О-о-о, Боже! Помилуй меня!

Отпустив мою руку, Реми стремительно зашагал дальше по улице. Я, недолго думая, поспешила его догнать.

— Что, если там живут люди? И они не захотят нас впустить? — бросил он через плечо, когда я почти поравнялась с ним.

— Ты сомневаешься в моём даре убеждения? — поправив платок, поинтересовалась я.

— Разве он у тебя есть?

— А разве мы бы сейчас шли по этой улице, не будь его у меня?

Он не ответил, потому как резко остановился, едва не выронив наш пирог. Я посмотрела на него с недоумением, а затем перевела взгляд, заметив выглянувшую из-за поворота улицу — она мало чем отличалась от той, на которой мы оказались, выйдя из переулка фабрики. Одинаковые дома, которые по крайней мере стояли на расстоянии друг от друга, и узкая полоса дороги — всё серое, безликое, бездушное. Или так казалось только мне, ведь взгляд Реми тотчас остекленел, и он сжал свободную руку в кулак, отчего костяшки на пальцах его побелели. Но едва я успела подобрать слова, когда он возобновил шаг, теперь не такой быстрый, может быть, даже нерешительный. Чувство вины больно кольнуло в груди. Я такая дура! Зачем заставила его проходить через это?

— Кажется, это он, — на выдохе произнёс Реми, когда мы, миновав большую часть улицы, остановились напротив дома, ничем не отличающегося от соседних домов.

Четыре этажа, каменные ступеньки, ведущие к деревянной двери, балконы на каждом этаже, а на балконах — цветы в длинных горшках. Дверь соседнего дома хлопнула, и на улицу вышел пожилой мужчина с маленьким мальчиком — вероятно, внуком. Реми громко сглотнул, не сводя с него глаз.

— Ты его знаешь?

— Да, — глухо ответил он. — Это месье Видаль. Он так изменился…

Мужчина смерил нас удивлённым взглядом и, крепче сжав руку мальчика, хромым шагом направился в противоположную сторону улицы — туда, где вовсю звенел детский смех и гудели машины. Реми снова посмотрел на меня, а затем перевёл взгляд на дом.

— Когда я вернулся с войны и понял, что нашу квартиру заняли другие люди, — вдруг тихо начал он, — я не знал, куда мне деваться. Почти все, кого я знал, уехали. Мои соседи, и месье Бенуа был среди них, передали мне письмо, где моя тётя рассказала о гибели мамы и Дайон. Я не хотел