Марсельская сказка - Елена Букреева

в это верить. Поэтому поселился в подвале этого дома. В том же письме тётя сообщила, что я всегда могу вернуться в Швейцарию, что дом, их дом, она завещает мне, но я не мог этого сделать. Я чувствовал себя недостойным дома. И остался здесь, — Реми горько усмехнулся, кивнув на дверь. — Идиот, который ждал, что они вернутся, и прислушивался к каждому хлопку двери. Когда я встретил Бартема на рынке, то солгал ему о месте своего… кхм, жительства.

— Так вот, почему он спросил тебя о квартире?

— Да. Я не нуждался в его жалости. И в помощи тоже. Достаточно было того, что он платил мне за рыбу.

— А как ты оказался у Зоэ?

— Это долгая история. После того, как Верн уехал, я прибился к кучке рыбаков, что шли на восток. Долго бродил один. Уже на подступах к Шеризу увидел, как шайка каких-то отморозков пытаются с вытрясти с пожилой женщины деньги.

— Это… это были бестирицы?

— Они самые. До полусмерти меня избили. Зоэ кое-как меня отходила. Я толком и не жил у неё, иногда приходил ночевать, Фабриса отваживал, когда тот выпьет. Я жил на пристани, в рыбацком доме, но и тот был общим.

Сердце моё болезненно сжалось. Если бы он только услышал все мои жалобы на роскошную жизнь в Роузфилде, его, должно быть, хватил бы удар. Насколько нелепыми были все мои недовольства в сторону скрипучей лестницы и надоедливых слуг? Насколько изнеженной и избалованной была моя жизнь? Я словно посмотрела на себя чужими глазами, глазами семнадцатилетнего юноши, прошедшего войну и засыпающего среди сырости и крыс, с надеждой увидеть утром лица своих погибших матери и сестры. Стыд и осознание собственной никчёмности охватили меня, но вдруг случилось что-то совершенно невероятное — я ощутила почти невесомое прикосновение его ладони к своей. Подняв взгляд на Реми, я едва не потеряла равновесие — он смотрел на меня с теплотой, какую я прежде ещё не видела в его глазах. Настоящее волшебство. Взгляд, полный равнодушия или источающий гнев, сейчас таил в себе небывалую нежность. Я не могла не позволить себе в ней утонуть. Это было выше моих сил.

— Давай просто сделаем это. Просто зайдём туда, — с придыханием сказал он.

Я молча кивнула. С каждым шагом тревога в груди разрасталась. Что, если нас и правда не захотят пустить в квартиру? Или, что ещё хуже, она просто будет заперта? Реми открыл тяжёлую деревянную дверь, и мы оказались в маленьком тёмном холле. На первом этаже была всего одна квартира, а справа от двери мы разглядели узкую деревянную лестницу. Мы двинулись к ней, осторожно ступая по скрипучим ступенькам. Вдруг Реми остановился и прикрыл глаза, втянув носом запах пыли. Он отпустил мою руку, чтобы коснуться ладонью тёмно-жёлтой стены.

— Здесь даже пахнет так же, как двадцать лет назад, — прошептал он, глядя на высокий потолок. — Пойдём.

Мы поднялись на последний, четвёртый этаж. Нас встретил тёмный коридор — не такой длинный, как в отелях, в которых мы останавливались, и совершенно неосвещённый. Реми снова взял меня за руку и повёл в самую его глубь.

— Одиннадцатая, двенадцатая, тринадцатая… — бормотал он себе под нос, пока мы шли мимо высоких деревянный дверей. — Четырнадцатая.

Он остановился. Я потупила взгляд, заметив клочок бумаги, вложенный в щель между дверью и стеной.

— Что это? — спросила я, доставая записку и разворачивая её. — Дорогой Симон, я не оставляю надежды на твоё возвращение. И не воспринимаю всерьёз наше расставание. Когда ты придёшь сюда и найдёшь эту записку, знай — мы с Лизетт ненадолго уехали в Страсбург, смотреть новый дом. Я знаю, что ты придёшь. Ты можешь жить у нас столько, сколько потребуется, хотя мы и подготовили все вещи к переезду. Я люблю тебя и всегда буду любить. Ключи ты найдёшь в том же месте. Пожалуйста, не держи на меня зла. Ничего себе.

— Она так и написала? Ничего себе? — Реми усмехнулся.

— Как думаешь, «в том же месте» — это где? — я проигнорировала его вопрос, обратив к нему возбуждённый взгляд.

Реми вздернул бровь, приоткрыв рот.

— Предлагаешь вломиться туда? Позволь напомнить, мы — не Симон.

— Мы большее, чем Симон. Этой девушке, которая позволяет себе пускать сопли о мужчинах, досталась квартира, которая принадлежала твоей семье. Ты никогда не интересовался, как это произошло?

— Шла война, Эйла. Тогда понятия собственности не существовало. Я не видел смысла бороться. И не мог доказать, что квартира принадлежит мне.

— Думаю, ключи под ковриком, — пробормотала я, присаживаясь на корточки и вдруг с ужасом понимая, что коврика у двери нет.

Смерив меня усмехающимся взглядом, Реми направился к небольшому окну в конце коридора и просунул руку в маленькую щель под подоконником. Я поднялась на ноги и с изумлением уставилась на сверкнувший в темноте ключ.

— Мама говорила, что это самое надёжное место, — он подошёл к двери, останавливаясь напротив меня. — Что, если нас заметят соседи? Что мы ответим?

— Покажем записку и скажем, что ты — Симон.

— Кто же тогда в этой безумной истории ты?

— Твоя молодая и ветреная любовница, — фыркнула я, выхватила из его рук ключ и вставила его в замочную скважину. Дверь сразу же поддалась. Толкнув её, я обернулась к Реми — он застыл, вглядываясь в сумрачную пустоту квартиры. — Ты готов?

Он кивнул. Слабо и неуверенно. Впервые я видела Реми таким. Я не знала, зачем делаю это, не знала, что управляет мной в этом глупом и бессмысленном желании ему помочь — как правило такая помощь всегда оказывалась ничем иным, как медвежьей услугой. И всё же отступать было некуда. Перешагнув через порог чужой квартиры, я отошла в сторону и дождалась, когда войдёт Реми. Он шёл медленно, продолжая бороться с собой, и когда дверь за ним захлопнулась, едва заметно вздрогнул и пару раз моргнул. Мне оставалось лишь гадать, как тяжело было ему сейчас.

Деревянный пол скрипел под каждым его шагом. В самом конце длинного тёмного коридора виднелась полоска света — вероятно, там находилась кухня или гостиная. Остановившись рядом со мной, Реми посмотрел на меня, а затем перевёл взгляд куда-то за мою спину. Он потянулся ко мне, и вдруг я услышала щелчок, за которым больше ничего не последовало.

— Света нет, — прошептал Реми скорее с усмешкой, чем с досадой. — Но я знаю самую освещенную часть квартиры.

Я сама не знаю, почему задрожала, когда он взял меня за руку и повёл по коридору к той самой полоске света. Его ладонь, тёплая и