Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

Возвращаясь к отношению Сталина к поступавшей к нему информации, следует, очевидно, признать, что он ввиду противоречивости, непоследовательности, а часто и взаимно исключающих друг друга выводов и оценок относился к ложившимся к нему на стол донесениям отнюдь не как к надежному и достоверному источнику. Ведь достаточно только сопоставить различные сроки планировавшегося нападения на СССР, чтобы понять, что его сомнения в надежности источников информации были во многом обоснованны. И дело здесь отнюдь не в мнительности или недоверчивости вождя, а в том, что сами источники информации заставляли его проявлять осмотрительность и осторожность. Если бы он внимал каждому донесению агентуры, то ему пришлось бы не раз менять свои решения. Очевидно, он больше полагался на свой собственный политико-стратегический анализ ситуации, на свою не раз проверенную интуицию. И упрекать его за это, конечно, можно. Но не безоговорочно, ибо достаточно хотя бы на минуту представить его положение, чтобы понять, что выбор у него был ограничен, поле для политического маневрирования с каждым месяцем все больше сужалось.

Специалисты по разведке и вообще историки объективного склада мышления указывают, что при наличии достаточной информации не было возможности раскрыть германские планы только потому, что в те годы в разведке не существовало аналитического подразделения. Поэтому разобраться в хитросплетениях немецкой дезинформации и вычислить конкретные сроки нападения было некому. Стиль и порядок работы были таковы, что все важные сообщения, как правило, докладывались руководству страны по отдельности, и оно само делало выводы[243]. Трудно не согласиться с выводом М.И. Мельтюхова, который в весьма фундированной статье о советской разведке накануне войны писал: «Слабость аналитического аппарата спецслужб в Москве не позволила сузить поступление германской дезинформации в Кремль, что в итоге дезориентировало советское руководство. Гораздо больших результатов советской разведке удалось добиться в Англии, США и Японии, где существовали возможности доступа агентов к правительственным документам. Вместе с тем, советским спецслужбам удалось эффективно скрыть от Германии не только наличные силы Красной Армии, но и проведение большей части военных мероприятий в мае – июне 1941 г. Не менее всеохватывающей, чем германская, была и дезинформационная деятельность советской разведки, хотя, к сожалению, ее результаты не повлияли на действия Берлина. Думается, что германским и советским спецслужбам лучше удалось скрывать свои секреты, нежели раскрывать чужие»[244].

Составители сборника документов о деятельности советских разведорганов в последние три – четыре месяца до начала вторжения немецких полчищ справедливо указывают, что на последнем этапе подготовки Германии к нападению на СССР в немецких дезинформационных акциях и пропаганде все чаще стал появляться тезис о том, что военные приготовления у границ Советскою Союза преследуют цель оказать давление на Советское правительство, принудить его принять немецкие требования экономического и территориального характера, которые Берлин якобы намерен в ультимативной форме выдвинуть в ближайшее время. Широко распространялась информация, весьма близкая к действительности, о том, что Германия испытывает острую нехватку сырья и продовольствия, что горючего и зерна с трудом хватит на зиму и что без решения этой проблемы за счет хлеба Украины и нефти Кавказа Германия не сможет одержать победу над Англией.

Это была очень опасная дезинформация. Она не только «объясняла» многочисленные данные о военных приготовлениях у границ СССР, но и вносила некоторую долю логики в, казалось бы, абсурдные действия немцев – не закончив войну с Англией, открывать фронт против Советского Союза. Кроме того, идея угрозы применения силы в целях предъявления ультиматума хорошо вписывалась в проводимую до этого агрессивную политику фашистской Германии. Информация, получаемая разведкой по этому вопросу, не фильтровалась и, как правило, в полном объеме докладывалась руководству страны – без пояснений, вместе с достоверными данными. Трагедия состояла в том, что эту дезинформационную кампанию немцев о якобы готовящемся ультиматуме, которая в случае успеха обеспечивала Гитлеру внезапность нападения, без преднамеренного умысла отражали в своих сообщениях практически все источники берлинской резидентуры. Эта дезинформация немцев попадала также и в поле зрения агентуры других иностранных разведок, которые докладывали ее руководителям своих государств, а наша разведка получала эту информацию через свою агентуру в этих странах[245].

На другую ахиллесову пяту деятельности советской разведки в предвоенный период обращают внимание многие авторы, пишущие на данную тему. Позволю себе сослаться на точку зрения И.А. Дамаскина – ветерана разведки и автора книги «Сталин и разведка»: «Наступил роковой сорок первый. Поток информации о предстоящем нападении немцев возрастал. Вместе с тем информация зачастую была отрывочной и противоречивой, особенно в отношении сроков нападения. Естественно, что Сталину докладывался далеко не каждый из поступающих документов. Некоторые руководители органов государственной безопасности и военной разведки, опасаясь попасть в опалу, часто подстраивались под настроение и особенности характера Сталина, смягчали содержание острой разведывательной информации, а иногда и уклонялись от своевременного доклада объективных данных»[246].

Во многих публикациях, особенно начиная с 90-х годов, содержится богатый и весьма убедительный документальный материал, подтверждающий приведенную выше оценку. Так что винить одного Сталина в просчетах относительно сроков нападения Гитлера с точки зрения исторической реальности неправильно. Неверно было бы возлагать всю ответственность и на разведывательные органы, учитывая отсутствие аналитической службы, отсутствие координации работы спецслужб и централизованной оценки поступавших разведданных, порой трусливое поведение начальства перед высшим руководством и другие обстоятельства. Советская разведка делала все возможное, чтобы распознать секреты Гитлера, но было бы упрощением считать, будто эти секреты чуть ли не сразу становились достоянием Сталина, лежали на его столе. Это – не более чем примитивная и заведомо ориентированная точка зрения, которую с пеной у рта отстаивают некоторые авторы.