Политическая биография Сталина. Том III (1939 – 1953). - Николай Капченко

В выступлении Сталина в качестве своеобразной оси, вокруг которой так или иначе вращались другие вопросы, была тема о несостоятельности тезиса о непобедимости германской армии. Развенчать эту легенду было чрезвычайно важно, поскольку генсек знал, что советским бойцам и командирам неизбежно придется сойтись в смертельной схватке с фашистской армией, и тогда неразвеянная легенда может сыграть свою роковую роль. «Действительно ли германская армия непобедима? Нет. В мире нет и не было непобедимых армий, – подчеркнул Сталин. – Есть армии лучшие, хорошие и слабые. Германия начинала войну и шла в первый период под лозунгом освобождения от гнета Версальского мира. Этот лозунг был популярен, встречал поддержку и сочувствие всех обиженных Версалем. Сейчас обстановка изменилась.

Сейчас германская армия идет с другими лозунгами. Она сменила лозунги освобождения от Версаля на захватнические. Германская армия не будет иметь успеха под лозунгами захватнической, завоевательной войны. Эти лозунги опасные.

…Поскольку германская армия ведет войну под лозунгом покорения других стран, подчинения других народов Германии, такая перемена лозунга не приведет к победе»[255].

С такой оценкой трудно не согласиться. Однако, видимо, желая в пух и в прах развеять миф о непобедимости германской армии и тем самым внушить своим слушателям, да и всей армии, веру в свои собственные силы, Сталин допустил, на мой взгляд, и явные преувеличения, выдавая желаемое за действительное. Едва ли можно разделить его мысль, что с точки зрения военной в германской армии ничего особенного нет и в танках, и в артиллерии, и в авиации. Значительная часть германской армии теряет свой пыл, имевшийся в начале войны… Военная мысль не идет вперед, военная техника отстает не только от нашей, но Германию в отношении авиации начинает обгонять Америка… В смысле дальнейшего военного роста германская армия потеряла вкус к дальнейшему улучшению военной техники[256].

И, наконец, самое важное из выступлений Сталина (а они носили также характер провозглашаемых тостов). Оно самым прямым образом связано с проблемой, рассматриваемой в данном разделе. Вот запись этого выступления-замечания, которое обрело особую значимость.

«Выступает генерал-майор танковых войск. Провозглашает тост за мирную сталинскую внешнюю политику.

Тов. Сталин: Разрешите внести поправку. Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры до времени проводили линию на оборону – до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы. А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны – теперь надо перейти от обороны к наступлению.

Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны перейти к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия – армия наступательная»[257].

Пассаж о переходе от обороны к наступлению, к военной политике наступательных действий требует определенных комментариев. Во-первых, Сталин и раньше никогда не принадлежал к поборникам исключительно оборонительной стратегии как в политической, так и в военной сфере. Во втором томе я уже приводил одно весьма примечательное высказывание генсека, являющееся одной из фундаментальных основ его политической философии. Есть смысл процитировать его вновь здесь, применительно к новой исторической обстановке. В середине 20-х годов, когда Советский Союз был слабым государством, Сталин также ориентировал страну на активную внешнюю политику, в том числе и в особенности, в период международных кризисов. Тогда он говорил: «Наше знамя остаётся по-старому знаменем мира. Но если война начнётся, то нам не придётся сидеть сложа руки, – нам придётся выступить, но выступить последними. И мы выступим для того, чтобы бросить решающую гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы перевесить»[258].

В начале 40-х годов ситуация была совершенно иной, чем 15 лет назад. И, разумеется, внешнеполитическая и военно-стратегическая линия Сталина не могла не претерпеть определенных изменений, которые, однако, не затрагивали принципиальных основ его политической философии. В обстановке нарастания военной опасности было бы в корне ошибочно ориентировать страну и армию исключительно на оборонительную линию в военно-политической сфере. Существовала неотложная потребность в том, чтобы армейские кадры не ориентировались исключительно на оборонительную стратегию, которая в создавшейся мировой обстановке была равнозначна пассивности и выжидательности. А с помощью таких средств невозможно было решить стоявших перед страной задач. Даже в сфере непосредственно обороны. Да и само понятие наступательная стратегия отнюдь не синоним стратегии агрессии и захвата чужих территорий. Причем, важно отметить своеобразную диалектику, заложенную в словах вождя – проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. Значит – и это вытекает из смысла его слов, – речь шла прежде всего и главным образом об обороне страны. И придание оборонительной стратегии духа наступательности вовсе не равнозначно тому, что понимают под превентивным ударом.

Во-вторых, обращает на себя внимание одно обстоятельство. Странным выглядит то, что это положение – как представляется, основополагающее – прозвучало не в самом выступлении генсека, а всего лишь в виде замечания к здравице в честь мирной политики Советского Союза. Это наводит на размышление о том, что он специально не хотел делать акцент на наступательной стратегии, иначе этот пассаж прозвучал бы в его основной речи. Сталин, видимо, был озабочен тем, что в стране и в армии доминировали сугубо оборонительные настроения, а усложнявшаяся обстановка диктовала совсем иное. Нужно было в политико-воспитательной работе переместить акценты с тем, чтобы вся страна была морально и политически подготовлена к действиям наступательного плана. Но, полагаю, что из такой переакцентировки ничуть не вытекает подготовка превентивного удара против Германии. В контексте этого неудивительно, что после начала войны немецкие разведывательные и пропагандистские органы, стараясь собрать подтверждения заявлениям Гитлера, Геббельса и Риббентропа о «превентивном» характере нападения Германии на СССР, усиленно опрашивали советских пленных офицеров из числа тех, кто присутствовал в Кремле 5 мая 1941 г. В документах разведки приводились показания о том, что Сталин призывал к нападению на Германию и требовал отказаться от преклонения перед немецкой армией[259].