Охота - Кирилл Цыбульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фигуры застыли. Слова становились горячими, так что их приходилось остужать, переваривая в груди.
– Скажи ему, Канн.
Высокий, почти такой же высокий как отец, мальчик въелся глазами в Джона.
– Моя мать вместо того чтобы сгореть в один миг, тлеет большую часть жизни. И я чувствую, как огонь перекинулся на меня. Я обречен на ту же судьбу, понимаешь? Я болен не меньше матери. А может быть, куда больше. Те таблетки, что мы принимали в детстве, молоко… Из-за них мы не чувствуем вкуса пищи, не чувствуем вкус жизни. Мы все больны, Джон. – Канн мямлил, боясь произнести главное. – Я думал, все будет иначе! Я смотрел на тебя… Ты был таким… Тебе было нечего терять, Джон!
Роберт схватил сына за воротник, сжав лошадиные зубы:
– Вздумал тут плакаться? Не будь таким же жалким, как эти отбросы! Ты помнишь? А, Канн? Помнишь те отбросы, которые я показал тебе в лесу? Ляжешь с ними в один ряд, если не соберешься!
Стоило дернуть за ниточку, и Канн сжал скулы так, что те едва не распороли щеки, сдерживаясь, чтобы не шмыгнуть носом. Из правой ноздри потекла прозрачная жидкость, но отец не заметил.
– Нужно было обрубить все концы, Джон… Нас ничто не должно связывать с миром. Так будет легче потерять жизнь. А мне – начать жизнь сначала.
Сердце колотилось. У него был озноб. Джон плакал, не пытаясь быть тише. Канн сжал кулаки, и слова высеклись искрой:
– Это я убил Монику, Джон!
То, что произошло в следующую секунду, лучше всего рассказала бы Рита. Когда Джон вскочил и протаранил эту сволочь, они рухнули прямо к ее ногам, пролетев несколько метров. Никто не мог объяснить, откуда в нем взялось столько сил, зато все услышали хруст ребер Канна.
– Сука!
Джон поднимал и опускал голову.
– Тварь!
Он поднимал и опускал голову, разбивая нос брата в одну большую кляксу.
– Ненавижу тебя!
Лицо Канна превратилось в кровавое месиво. Он смотрел вверх, на то, как солнце отрывает пиксели, чтобы занять другие. Он видел, как пролетают птицы, чувствовал легкий ветерок, свежесть утренней почвы. Мальчик лежал в густой траве, среди дикой природы, и чувствовал себя ее частью. Лишь иногда обзор закрывало исказившееся лицо брата. Джон стирал себе память вместе с лицом этого ублюдка. Он врезался со всей силой, пока вместо левого глаза не увидел лопнувший пузырь. Сука! Гребанная сука!
Джон упал на бок, ощутив боль во всем теле. Запястья и щиколотки жгло адским пламенем, в груди бурлило что-то вроде котла, наполненного болью, кристальной ненавистью и щепоткой рвоты, вырвавшейся из чана.
– Он обещал пощадить меня, если я сделаю это.
Голос был тихим. Предсмертным.
– В тот день… – Канн захрипел и откашлялся. – Он подошел ко мне и сказал: «Я буду целиться выше». Ты был его единственной целью.
Роберт стоял над ними как грифон, выслушивающий последние слова трупов. Камень. Ни одной эмоции.
– Охота должна закончиться, Джон, – он снова зашелся кашлем. Кровь из носа и глаза сочилась между сухих губ. – Прости. Я так боялся. Я так боялся потерять мать. Она впервые любила меня. По-настоящему. Я думал, что и в этот раз он меня пощадит.
Мальчик подбежал к отцу и дернул за рукав. Он дергал до тех пор, пока широкие плечи не повернулись, и тогда мальчик спросил:
– Что же это?
Отец насупился и спросил:
– Что?
– Какой ответ, папа?
– Ответ?
– Да. Ты вчера загадал мне загадку. Я долго думал, но не смог ее отгадать. Скажи, а?
Под широким лбом и сведенными бровями заблестели глаза. Из ноздрей вырвался довольный густой пар.
– Раненого зверя, – сказал отец. – Охотник никогда не тронет раненого зверя.
Мальчик завизжал, поражаясь тому, каким умным был его отец. Он обнял толстую ногу, доставая лишь до колена, и выбежал во двор, чтобы загадать загадку соседским мальчишкам.
Рань себя…
Канн повернул то, что осталось от лица, к брату. Он разглядывал его покрасневшим глазом, кровь стекала по раскореженному носу и капала на землю, впитывающую ее как плечо матери. Канн моргнул, а когда поднял тяжелое веко, раздался выстрел.
Джон смотрел на брата. Тот уставил в ответ растерзанное лицо и изобразил на разбитых губах нечто, похожее на улыбку.
– Охотник никогда не тронет раненого зверя, – сказал Канн.
Над ним опускалась тень отца. Птицы рассыпались по небу. Все вокруг было таким вязким и долгим, кроме последних слов брата:
– Прости меня, Джон.
Эпилог
Он очнулся от выстрела. Птицы в спешке покидали свои убежища. Деревья шумели. Он все понял, когда прозвучал второй выстрел.
Джон попытался подняться, но почувствовал, что прибит к земле. В бедре был кратер от пули девятого калибра. Боль резонировала по всему телу ударной волной. Ее быстро сменил страх. Паника. Джон ощупал грудь, собственная кожа стала тесной, сердце билось так, что Джон думал, что оно у него в руке, что он вынул его из-под ребер. Он посмотрел на ноги.
Кроссовки. Сегодня зайцем был кто-то другой.
Мужчина задыхался от свежего воздуха, от свободы, наполнившей легкие. Столько было позади, столько пережито. Пережито. Теперь он с уверенностью мог так думать.
Руки и ноги свободны. Штаны. Пальто. Обувь. Пуля в бедре.
Джон закрыл лицо руками и заплакал.
Это неправда. Наглая ложь. Вранье! Все, что сказали те двое.
У Джона было кое-что, ради чего стоило жить.
Полуразрушенные дома. Ветер перекатывал пластиковые пакеты вдоль пустынных улиц.
Пахло весной. Коты сходили с ума. Строительная пыль. Город мечты.
Сегодня одна мечта точно сбудется.
Джон вышел из лифта на двадцать четвертом этаже, проволок ногу на два лестничных пролета ввысь. Пуля прошла навылет. Кость не задета.
Подойдя к двери, иностранец услышал то, чего ожидал. За его спиной открылась дверь. Как по мановению волшебной палочки: стоило повернуться, как Олег высовывался из квартиры.
– Привет, – сказал Денис.
Малыш надул щеки, сделав обиженный вид.
– Привет. Тебя опять долго не было.
– Извини.
Денис посмотрел на Олега. Как вымахал с последней их встречи, подумал мужчина. Кажется, это было… это было… Плевать! Сейчас они вместе.
– Твоя мама дома?
– Да. А зачем она тебе?
– Хочу с ней кое о чем поговорить. Ты не против?
Мальчик помотал головой.
– Хочешь, чтобы я остался с тобой навсегда? – спросил Денис.
Вытащив палец из носа, Олег удивился и посмотрел на своего старого друга, светясь от радости.
– А ты меня не обманешь?
– Никогда, – ответил Денис.
– Тогда я хочу, чтобы ты остался.
– Нужно спросить разрешения твоей мамы. Мы уедем с тобой далеко отсюда.
– Да!
Денис поднялся, опираясь о стену. Его вид оставлял желать лучшего: к избитому лицу добавился кровавый отпечаток, пропитавший повязку на ноге. Джон поставил малыша в лифт и сказал ждать его на двенадцатом этаже,
