Охота - Кирилл Цыбульский

куда умнее тебя. Хотя… Имея такого брата, как ты, Джон, я бы не чувствовал себя в безопасности.

На черепе забегал огонек. Роберт засмеялся. Джон едва не оторвал себе кисть, желая вмазать этому мудаку по обвисшим щекам.

– Я следил за тобой, Джон. Думаю, ты заметил мои послания, – сказал великан, успокоившись. – Это ты привел меня к Канну. Ты и твоя бездарность. Надо же. Стоило надавить, как ты позвонил брату. Побежал за помощью, слабак!

– Заткнись! Твою мать, заткнись!

Паркер-младший не выдержал и закричал. Не обращая внимания на боль, на то, что веревка скоро прожжет плоть до костей, Джон пытался подняться, хотел встать, чтобы покончить с этим. Он готов был пожертвовать своей жизнью ради брата и матери. Если Роберт доберется до них… Если он… Джон не простит себе этого.

– Успокойся, сынок. Я знаю, что Канн здесь. В этом славном городишке. И должен сказать, без твоей помощи, я бы не справился!

– Я убью тебя, ублюдок! Давай! Развяжи меня, и я втопчу тебя в такое дерьмо, которого ты еще не видел!

Великан притих. Смех сменила золотая улыбка. Он остался непроницаемым.

– Ну, ну, ну! Подумай о шансе, который я могу тебе дать, – сказал Роберт Паркер. – Ты сдаешь брата и мать, а сам остаешься целым и невредимым. Это не в моих правилах, ты же знаешь. Но когда речь идет о трофее, мелкой добычей вроде тебя можно пожертвовать, – великан сделал паузу, какую должен был заполнить привязанный к стулу мужчина. – Скажи адрес, Джон! Где скрываются эти голубки?

Они столкнулись взглядами. Джон презирал сидящего напротив тирана всем своим видом. Капилляры на белках глаз лопались от ненависти к этому существу. Животное. Тварь. Не человек.

– Подумай, Джон! Ты всегда жил в дерьмовых условиях, пока они спали в доме, в теплых кроватях. Наверняка, они и сейчас живут лучше тебя. Неужели об этом вы договорились с Канном? Тебе – жалкая жизнь пьяницы, а ему – любимая мамочка? Ты пропиваешь те деньги, которые вы украли у меня, проводишь ночи в подвальном баре, где тебя все знают, – Роберт перевел дух, позволяя Джону обдумать его слова. – Я дам тебе столько, что хватит на пожизненный абонемент виски. У тебя будет то, о чем ты мечтаешь.

Иностранец покачал головой. Нет. Он не предаст, не опустится так низко.

Ресторан наполнился едким смехом. Все вокруг было отражением черной души Роберта Паркера, его вывернутой наизнанку сущности. Черная мебель. Запах натуральной кожи. Абсолютное зло.

– Скольких детей ты убил, сволочь? – спросил Джон. – Сколько костей на твоих руках, а?

– На твоем месте я бы не переживал об этом, – ответил великан. – Думай о том, чтобы не стать следующим. Так что заткни свой рот и говори только то, о чем я спрашиваю.

Джон так и сделал. Послушный мальчик.

Ему было противно от того, каким он стал. Точнее, каким он остался спустя пятнадцать лет. Жалкий поросенок.

– Время идет, сынок. Пора принимать решение. Чья шкура тебе дороже: матери и брата, которые тебя никогда не любили, или собственная? Уж поверь, представься им такой шанс, они бы сдали тебя с потрохами.

Наконец, Паркер-младший не выдержал и плюнул в лицо великана.

Роберт поднялся. Высокий. Все такой же высокий.

Перед Джоном был уже не сгорбившийся старик с голубым чемоданом в метро, а скелет с обвисшей на щеках и шее кожей. Когда мужчина вытянулся во весь рост, тень от тусклой лампы за его спиной очертила лицо жуткими узорами. Он навис над испугавшимся мальчиком как призрак, преследующий долгие годы. Он высасывал душу ледяным взглядом.

– Неужели ты думаешь, что я не знал, где ты скрывался все это время? – сказал Роберт, вытерев лицо. Казалось, к нему вернулся металлической голос, тот, что звучал как нож, разделывающий тушу убитого зверя. – Я хочу, чтобы ты задал себе пару вопросов, Джон.

Роберт Паркер сделал несколько шагов по направлению к сыну. Каблуки лакированных туфель выстукивали по паркету. Великан встал за спиной мальчишки, привязанного к стулу.

– Подумай хорошенько…

Старик сложил платок, пропитанный ненавистью приемного сына, в несколько слоев. Джон знал, что будет дальше. Роберт зажал ноздри и рот сына, перекрыв кислород. Мальчишка забился в истерике, веревка впилась под кожу.

– Подумай хорошенько, Джон! Что произошло той ночью в баре?

Веревка терлась о кости. Боль жгла, выдавливая слезы из глаз. Больно. Нестерпимо больно. Но Джон не мог закричать, облегчить боль. Рука палача давила слишком сильно.

– Что произошло той ночью, Джон? Думай! Кто убил эту чертову суку, которой ты платил за каждую минуту вместе? Думай, Джон! Времени осталось совсем немного.

Мысли хлынули в мозг, словно открыли кран с горячей водой. Она обжигала, заставляла прокручивать один сценарий за другим. Бар. Город мечты. Эдем. Труп. Выстрел. Стук в дверь. Мусорный бак. Лес.

Роберт кричал, не позволяя Джону вдохнуть:

– Думай, Джон! Ищи ответы!

Бар. Город мечты. Эдем. Труп. Выстрел. Стук в дверь. Мусорный бак. Лес. Палата. Надпись. Шлюха. Домик на берегу озера.

– Ну же! У тебя пять секунд, Джон! – объявил Роберт. – Пять!

Бар. Город мечты. Эдем.

– Четыре!

Труп. Выстрел. Стук в дверь.

– Три!

Мусорный бак. Лес. Палата. Надпись.

– Две! Думай, Джон!

Шлюха. Домик на берегу озера.

– Одна!

Брат.

Брат!

Глава 42

С восходом солнца пронесся черный фургон, и она почувствовало что-то неладное. Несущийся на полной скорости фургон без номеров образовал в горле ком, который не удавалось проглотить.

Вставив ключ в зажигание, она нажала на газ, и машина рванула с места. Она должна предупредить его, сказать, что не находит себе места после их последнего разговора. Зря она это сказала. Зря обвинила его во всем.

Сердце прижималось к позвоночнику на крутых поворотах. Она должна успеть, должна оказаться там раньше, чем страшный фургон. Знал бы он, как перехватило ее дыхание, когда рядом промчался этот громила. Он узнает. Узнает, потому что она расскажет ему об этом. Она успеет. Успеет предупредить, сказать, как на самом деле любит.

Узкое шоссе петляло так, что разогнаться удавалось лишь до восьмидесяти километров в час. Слишком медленно. Она не такой опытный водитель, чтобы гнать быстрее. Но выбора не оставалось. Она срежет через деревню по проселочной дороге, чтобы опередить черный фургон. Пусть это лишь повод для встречи, повод сказать о своих чувствах, сказать, что она будет рядом тогда, когда понадобится, но Анжелика должна воспользоваться этим поводом.

Она называла себя дурой за то, что дала волю чувствам. Быть может, он их не заслуживал. Быть может.

Да где этот чертов поворот? Она не могла его проехать!

Перед глазами всплывал тот день. Удивительно, как она не разбилась. Судя по тому, как отец кричал на нее, Анжелика была всмятку. Обдолбанная старшеклассница, которую развели на секс. Дура!

Когда она перестанет вспоминать тот день? Грязные подробности лезли в голову, память выдавала их без конца, вспышками, словно фары проезжавших