Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

– Тебе пора успокоиться.

– Вали и держись от меня подальше, если хоть чуть-чуть соображаешь. Или я тебя изобью и брошу твою задницу валяться на шоссе, как сбитого неделю назад енота.

Шэд вздохнул. Па был прав – у Зика плохо с памятью. Тот уже начал снова играть мышцами, взвешивая свои шансы в новой атаке. Было видно, как он ощупал языком гнилой зуб, оголенный нерв отозвался болью и заставил приподняться на цыпочки.

Что бы ни собирался сказать Зик, слова его были бы крайне недальновидными. Подлыми. И речь пошла бы о Мег. Шэд отступил на шаг, словно подначивая обидчика.

Вот оно.

Зик Хестер улыбнулся сквозь всклокоченную бороду и пробормотал:

– Она так крутила задницей, сводила парней с ума. Странно, что ее раньше не прибили. Вот и живи с этим.

– Ну-ну, – сказал Шэд, схватил больную руку Зика за локоть и запястье, яростно выкрутил.

Щелчок был четким и громким как выстрел. Зик тут же впал в шок, даже не закричал. Он тяжело осел, несколько раз дернулся и зарыдал.

Глава седьмая

Когда Шэд решился наконец навестить могилу Меган, отцовского пикапа во дворе не оказалось.

В воздухе все сильнее ощущалась буря. Поднялся ветер, и его порывы проносились над пастбищами. В небе роились багровые облака, окрашивая его в цвета синяков на лицах отребья из трейлерных парков.

Начался дождь, ненадолго прекратился и зарядил снова. Прерывистый, слабый и холодный. Стволы сосен дрожали и раскачивались, склонялись, словно собираясь застонать тебе на ухо и подтвердить каждое мрачное предчувствие. «Мустанг» пересчитал все канавы на мокрой грунтовой дороге, пока Шэд добирался до места.

Он припарковался у подножия холма и вышел. Из-под дома выполз щенок и побежал навстречу, приветствуя Шэда. Ошейник Нытика был старым и слишком большим для него, но пес еще подрастет. Исцарапанные бирки звякали друг о друга, когда он принялся радостно подпрыгивать.

– Пойдем, – обратился к нему Шэд.

Он поднимался по холму к могилам матери и сестры, а щенок следовал за ним.

Солнце на западе истекало багрянцем – к вечеру быстро холодало. Ближайшая церковь, расположенная в четырех милях у подножия, напевала унылую мелодию. Шэд слышал ее раньше, но вспоминал, лишь когда она играла. Ветер гудел в дубах и время от времени заглушал колокола.

Стоя среди бурьяна, Шэд снова отметил, как сильно пострадали земли. Рощи поредели, превратились в горы валежника и заросли шиповником.

В последнее время хладнокровие и спокойствие, казалось, накатывали и отступали. Шэд понимал, что должен держать это под контролем, пока перепады его не убили. В детстве играешь в игры, которые становятся правилами во взрослой жизни. Много лет назад он даже не задумывался о таком, когда лежал потея в глубине темного шкафа и прижимался щекой к гладкому деревянному дну. Вокруг сгущалась тьма, а он продолжал углубляться в себя, надеясь поговорить с мамой. Он требовал этого разговора. И даже не предполагал, что развивает навык, который пригодится ему в тюрьме.

Стараясь сосредоточиться, Шэд завис на секунду перед надгробием матери. У твоей силы есть имя, и наступают времена, когда она может тебе понадобиться. И ты ей тоже нужен.

Встав одной ногой на могилу матери, а другой – на могилу сестры, Шэд вглядывался внутрь себя, ожидая, что вновь мелькнет рука Мег и подаст ему знак. Он разгребал мрак словно землю, покрывавшую тело сестры. Стук его сердца затих.

Мрак расступился. Шэд погружался все глубже, прислушиваясь к шепоту Меган. Он не знал, что будет, если достичь дна. Это неважно. Ты идешь туда, куда тебя зовут.

Он опустился на колени, прижал кулак к земле и задумался о том, как сильно убийцам нравится держаться поближе к жертвам, даже после их смерти. Неужели в горах столько же злобы?

Он нацелился. Мир окрасился красным, когда Шэд подцепил кого-то или, возможно, что-то, мелькавшее в поле зрения, снова думавшее о нем. Шэд вытянул руку и медленно пошевелил пальцами, как делают, чтобы заставить рыбу всплыть на поверхность. В груди у него потеплело. Мег помогала. И мама, наверное, тоже. Шэд задышал часто и тяжело, когда неясная и какая-то неоконченная фигура, окруженная святящимися обрывками страдальческой ауры, повернула к нему незавершенное лицо. А под ним было другое, которое постепенно обретало знакомые черты.

Вот.

Спокойнее.

Он почти добрался.

Еще минутку, Мег. Это ради тебя.

Почти… да…

…и тут он почувствовал рядом едва ощутимую возню, словно ребенок дергал его за локоть. Вторгался в замысел. Таши Клайн постоянно так делал, болтая о книгах, своих корешах и обо всем, что приходило ему в голову. Таш не умел затыкаться.

Все оборвалось. Дыхание Шэда пришло в норму. Раздражающая возня по-прежнему мешала сосредоточиться, и Шэд оглянулся.

Рядом с ним стоял проповедник Дадлоу, уставившись в землю, сложив руки на огромном животе и посасывая кончики усов.

«Ну вот», – подумал Шэд.

Большинство проповедников, с которыми он сталкивался, были желчными, худыми, как тополя, и жесткими, как опаленные солнцем кости. Они приезжали в Лощину на грузовичках и ставили в полях шатры. Бесновались и били ладонями по лбам грешников, приказывая тем исцелиться. Ломали об колено костыли и трости. А ты смотрел, как калеки изо всех сил стараются встать на больные скрюченные ноги. Народ кидал мелочь. Певцы госпел завывали точно звери. Глухие нагибались, бормоча: «Я, кажись, услыхал глас самова Иехсуса». Может, и слышали. Проповедники были такими напористыми, будто опрокинули бутылку виски.

Но Дадлоу всегда был счастливым, крепким, идеально круглым, но все же мускулистым мужчиной, с лицом, загоревшим от проповедей на пастбищах и крещений у реки.

Сегодня он закутался в дубленку и надел ярко-красную охотничью шапку с опущенными на уши клапанами. Дважды обернул горло лиловым вязаным шарфом, концы которого свисали до лодыжек. Миссис Свузи, мать Дадлоу, жила по соседству с ним, за церковью. По ее словам, единственным средством, помогавшим ей от артрита, было вязание крючком и круглосуточная готовка.

Шэд не знал, в самом ли деле Дадлоу не подозревал о том, какой образ жизни ведет его жена Бекка. Проповедник мог просто подавлять это знание силой религиозных убеждений. В подобной неудаче трудно признаться, особенно самому себе. Но Бекка постоянно была под кайфом, а многие ее покупатели приходили прямо к задней двери дома проповедника. Возможно, поведение Дадлоу было всего лишь спектаклем, и на самом деле он помогал варить мет в церковном подвале.

Но какой бы ни была правда, Шэду не хотелось, чтобы проповедник узнал его тайны.

– Мои соболезнования, Шэд Дженкинс, – произнес Дадлоу.