Хор больных детей. Скорбь ноября - Том Пиччирилли

на этот раз в противоположную сторону, ожидая, что Шэд спросит о чем-то еще, но тот не видел смысла. Он просто вышел прочь.

Глава шестая

Учишься замечать дыхание мертвецов на своей шее.

В тюрьме Шэд без особых проблем выходил сухим из воды, но по-прежнему чувствовал близость опасности. Знал, что она постоянно где-то рядом, в дюйме слева. Всегда нужно быть начеку, не считать себя одним из благословенных, неуязвимых. Таким дураком можно быть лишь до тех пор, пока тебя не захотят убрать. Некоторые заключенные считали, что красноречие и шарм защитят их. Как будто харизма, которая на воле заставляла женщин хихикать и хлопать ресницами, имела значение в общем блоке.

Обычно с Шэдом не связывались, но случалось, рядом с ним дрались, и чужая кровь брызгала ему на рубашку. В первую неделю за решеткой такое было дважды в очереди в столовой – нападали на парней, стоявших прямо перед Шэдом.

Один получил заточенной зубной щеткой в правую ягодицу. Другой четыре дня спустя огреб по голове семидюймовой трубой от душа. Оба сами добрались до лазарета, но это быстро включило тюремные инстинкты Шэда.

Несколько парней из блока «С» начали называть его Ионой. Это только подстегнуло остальных держаться подальше. Они смеялись над этим, но в их головах все время крутилась картинка: Шэд стоит с чужой кровью на одежде, не имея к разборке никакого отношения. Оказался не в том месте в самое неподходящее время.

Как и в других заведениях, в тюрьме бытовало много бессмысленных, надуманных суеверий. Приходилось учиться жить по ним.

Одно дело – накостылять кому-то или от кого-то получить. Но если притягиваешь неудачу, а она промахивается и бьет по парню слева, то это совсем другое. Некоторые парни прошли Вьетнам, а кое-кто из старожилов – Корею, и по старой военной привычке они считали, что от свежего «мяса» – самый большой вред, поскольку новички не понимают, куда можно наступать.

Гаитяне и мексиканцы были особенно суеверны и обычно обходили Шэда стороной. За исключением одного заключенного – Маленького Пепе, Пепито, – пятифутового урода, ширина которого равнялась его росту. Его татуированные руки были настолько огромными, что казались ненастоящими.

Пепито вбил в голову, что Шэд его сглазил, наложил какое-то проклятие и на него самого, и на его клан. Он думал так из-за книг: Шэд все время торчал в библиотеке. Пепито воображал, что существует огромное количество мистических знаний и заклинаний, которые можно найти, если знать, как правильно пользоваться десятичной системой Дьюи [7]. Он принимал Шэда за колдуна.

Себя Маленький Пепе считал человеком благородным. Его посадили за то, что он задушил мужа сестры шнуром от жалюзи. Зять позволял себе повышать голос за обедом, играл в покер, иногда лупил своих семерых детей и слишком сильно откусил от сделки с кокаином, в которой участвовал вместе с шурином. Племянники и племянницы были для Пепито всем, и в душе он слегка терзался из-за того, что убил их отца на Пасху прямо у них на глазах. Пепито был отличным парнем, если застать его в подходящий день.

И негодование его было праведным. Свою тюремную «семью» он оберегал так же, как и ту, что осталась на воле. Хоть старший и отказал Маленькому Пепе в просьбе убить колдуна, тот все равно собирался поступить по-своему. В очереди за едой, где заклинания, казалось, обрушивались на других.

У Шэда в заднем кармане лежали «Страсти по Лейбовицу», что – как он слишком поздно понял – раздражало еще и арийцев, но не настолько, чтобы врезать ему. Шэд только что получил второе письмо от Элфи Данфорт, из-за которого застрял примерно в середине книги.

Он уже чувствовал, что Элф забывала о нем, и грустил оттого, что на самом деле не возражает против такого положения дел. Почерк Элфи дрожал, будто ей приходилось уходить после каждых нескольких предложений и возвращаться позже, придумав, что еще рассказать ему. В основном она писала о людях и событиях, которые не имели для Шэда значения и никогда не будут иметь. Она ни о чем не спрашивала. Он задумался о том, какая нужна твердость, чтобы исписать для любовника четыре страницы и не задать ни одного вопроса.

В тюрьме он стал решительнее, а разлука с Лощиной продолжила его превращение в новую версию себя.

Таши Клайн стоял в той же очереди, через три или четыре человека, присматривался к «Страстям по Лейбовицу» и планировал через пару дней ограбить камеру Шэда. Тот знал, что против него что-то замышляется, но пока не мог точно определить, кем и почему. Шэд продолжал надеяться, что его выручит история с Ионой.

В тот день он почувствовал в затылке жар чужого гнева и посмотрел на Таши, зная, что скоро с тем возникнут проблемы. Но не прямо сейчас. Шэд взглянул поверх заключенных, шлепавших на металлические тарелки картофельное пюре, говяжьи котлеты и стручковую фасоль, и увидел, что Маленький Пепе замахивается на него своими до безумия странными руками. Если у него и была заточка, Шэд не смог разглядеть ее в огромных кулаках.

Времени хватило лишь на то, чтобы выругаться, перегнуться через стойку, схватить поднос с гамбургерами и швырнуть его в лицо Пепито.

Этого было достаточно, чтобы все засмеялись и заулюлюкали, а «быки» рванули вперед. Удача улыбнулась Шэду – он растворился в толпе, и «быкам» некого было хватать, кроме Пепито, который изрыгал по-испански отрывки из Библии.

Маленького Пепе не бросили в одиночку, поскольку он на самом деле не дрался, но через два дня старший клана приказал убить его за неповиновение приказам.

Шэд выходил из «Пены и помпы» Гриффа с горстью мелочи и бутылкой средства для очистки двигателей в руках, когда его шеи коснулось дыхание мертвеца. Волосы встали дыбом.

Он сделал еще пару шагов по парковке и остро почувствовал враждебное присутствие Зика Хестера.

Услышав за спиной внезапный порыв воздуха, Шэд остановился. Его руки были заняты – глупая, хотя и простительная ошибка. Как ни старайся, невозможно все время быть настороже. Шэд тут же бросил то, что держал в руках, и резко развернулся через правое плечо, когда кулак Зика полетел вперед, словно готовый сойти с рельс паровоз.

Зик Хестер был ростом шесть футов и четыре дюйма, весил около двухсот восьмидесяти фунтов. Он бросил школу в пятнадцать и с тех пор работал в дорожных бригадах, где и заматерел. Зик был отбросом с речного дна, но не утруждал себя тем, чтобы отрывать лапки паукам