Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Олсен протискивается в комнату, и по его лицу я вижу, насколько все плохо. Видимо, совсем хреново. При взгляде на меня у него бледнеют губы. Олсена не так-то просто лишить самообладания. Похоже, я в конце концов нащупала его предел.
Он садится на корточки передо мной. На руках у него латексные перчатки. Все-таки здесь столько крови. Колина. Моей. «Я — часть места преступления, — думаю я. — Теперь я улика».
— Совсем плохо? — спрашиваю я, поднося руку к лицу, хотя пальцы все еще липкие от крови.
Видимо, нам в голову одновременно приходит мысль о том, что я сижу тут в окровавленных джинсах и лифчике, — он снимает пиджак и накидывает его мне на плечи. Почувствовав на теле тепло подкладки, сразу осознаю, как я замерзла. От холода зуб на зуб не попадает.
— Тебе надо в больницу, — говорит Олсен.
У меня во рту кровь. Я чувствую ее привкус — грязного металла и соли, как поверхность монетки. Хоть бы это была моя кровь, а не Колина. У меня онемело лицо. Оцепенело тело. Я не чувствую пальцев, как будто слишком долго пробыла на холоде.
— Ему позвонила Ава, попросила отвезти меня домой, — бормочу я.
С моим ртом что-то не так. В какой-то момент я жестко прикусила щеку. Наверное, когда он держал меня за горло. Во рту болтается свободный кусок плоти. Не могу не трогать его языком.
— Потом нам расскажешь, — отвечает Олсен, и я сразу обращаю внимание на множественное число.
Нам, представителям полицейского управления Чикаго. Не мужчине, который как-то ночью в свой выходной побывал в этой квартире. Не мужчине, чьих объятий я очень хочу. Но я не стану просить его обнять меня, пусть даже мне это очень нужно. Пусть даже он, возможно, согласится.
Я позволяю Олсену и санитару помочь мне встать, хотя как только выпрямляюсь, возникает ощущение, будто ребра внутри превратились в мешанину кусков сломанного дерева, и я невольно издаю тихий, резкий стон. Опустив глаза, вижу, что там, куда бил меня Колин, уже наливаются темные синяки. Меня укладывают на носилки, и санитары быстро и ловко накрывают меня и пристегивают. Глядя на Олсена, который остается в комнате, сосредоточившись на луже крови Колина на полу, пока меня уносят, я напоминаю себе: всегда прежде всего коп.
Глава 21
В больницу вызывают Эрика. Эрика, который в моей медицинской карте все еще числится контактным лицом в чрезвычайных ситуациях. Я даже не знала, что его вызвали, пока он вдруг не объявился. Так быстро, что, наверное, несколько раз промчался на красный свет. Он набросил пальто на одежду для бега, в которой обычно спит. Когда он заходит за шторку, которой прикрыта моя кровать, я на секунду забываю, что он уже не мой муж. В эту минуту он — тот парень, которого я знала в колледже, который хотел лишь утешить меня.
Плачу, уткнувшись ему в рубашку, хотя из-за отека один глаз почти не открывается, и каждое прикосновение к нему вызывает чудовищную боль. Эрик гладит меня по волосам, а другую руку нежно кладет на спину. Знаю, он боится причинить мне еще больше боли, сделав что-то еще. Наверняка так и будет, но какая разница? Одна боль вытесняет другую, все соревнуются за первое место. Хуже всего то, что какая-то часть меня скучает по нему и снова оживает. Я задавила эту часть чувством вины и помешательством на мертвых девушках. Эта часть меня знает, что, причинив боль Эрику, я, возможно, непоправимо ранила и себя.
— Что случилось? — спрашивает он, и когда он отстраняется, чтобы посмотреть на меня, я вижу, что его лицо тоже влажное.
«Хороший человек», — думаю я. Он всегда был таким хорошим, даже когда не мог быть тем, кто был мне нужен. Даже когда не мог простить меня.
— Он слетел с катушек. Напал на меня, — хриплым голосом, едва ворочая языком из-за распухшей щеки, говорю я. Касаюсь языком глубоких отметин, оставленных зубами. Говорю невнятно, как будто мне в раненую щеку вкололи новокаин. Каждое слово болью отзывается в горле. — У меня был нож. По-моему, я… По-моему, я его убила.
— Тсс, — говорит Эрик, проводя рукой по нетронутой части моего лица, вытирая мне слезы.
Но я все вижу, когда он встречается взглядом с медсестрой, которая ставит мне капельницу. Он ждет подтверждения. Вижу, ему ничего не сказали, когда он приехал.
Хочу спросить, чему он так удивляется. Хочу спросить: разве уж он-то не знал, что я на такое способна? Годами, ночь за ночью я просыпалась от кошмаров, и он был рядом со мной. Я снова и снова рассказывала ему, что делала в тех снах. Теперь я знаю, что это было. Знаю, что готовилась к той минуте, когда возьму в руки нож и мне придется пустить его в ход. Чтобы спасти себя. Я всегда, даже в кошмарах, всегда спасала себя.
— Что я могу сделать? — спрашивает он.
Всегда хочет сделать как лучше. Всегда хочет, чтобы у меня все было хорошо.
— Позвони Андреа, — отвечаю я, чувствуя, как на глаза снова наворачиваются слезы. Боль побеждает даже самые железные мои принципы и всю мою мелочность. — И, наверное, маме.
Мама приезжает раньше Андреа. Увидев меня, она тут же начинает плакать, хоть и пытается изо всех сил сдержать слезы. Ну, хоть что-то. Столько лет она была пуленепробиваемой. Она прижимает ладонь к моей здоровой щеке, и я словно просыпаюсь после операции по удалению гланд в детстве, чувствуя прикосновение прохладной маминой руки к лицу в темноте больничной палаты.
Когда приезжает мама, Эрик уходит. Перед уходом он нежно целует меня в темя. В этот момент, уловив едва заметный аромат духов, исходящий от его футболки, я понимаю: дома его кто-то ждет. В нашей бывшей общей спальне. Он оставил кого-то, чтобы приехать сюда. Я сжимаю его руку, а потом он отдаляется.
Мама сидит со мной, пока мы ждем результатов рентгена ребер и КТ головы, а потом врач объявляет, что у меня небольшое сотрясение мозга, три сломанных ребра и относительно небольшие повреждения мягких тканей. Врачи решают оставить меня на ночь для наблюдения, хотя мама наверняка дала кому-то взятку,
