Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так, — говорит она. — По-моему, на сегодня хватит. Ей сегодня и так досталось, вам не кажется?
Харди кивает, присматриваясь ко мне, словно я вдруг начала бредить, однако протягивает мне визитку.
— Если вспомните что-нибудь еще.
Я беру карточку, все еще давясь от смеха. Когда детективы выходят, Олсен даже не смотрит на меня.
Я сплю, и мне снится Ава. Она приходит ночью, крадется мимо моей матери, уснувшей на диванчике рядом с кроватью, положив голову на подушки и укрывшись больничным одеялом. Ава нависает надо мной, в спину ей светят лучи флуоресцентной лампы, льющиеся в дверь из коридора. В размытой темноте и тумане обезболивающих, текущих из капельницы, я не вижу ее лица, но знаю, что это она.
— Что ты наделала? — шепчет, едва ли не стонет она. — Марти! Что ты натворила?
Пытаюсь говорить поврежденным, распухшим от крови ртом, парализованным убивающим всякую чувствительность холодком лекарств. Пытаюсь сказать ей, что поступила лишь так, как уже поступала она. Надавила пальцем на чашу весов. На секунду взяла на себя роль Бога.
Пытаюсь спросить, не за тем ли она пришла, чтобы убить меня.
Она садится на край кровати, протягивает руку и легкими, как перышки, пальцами гладит мое раненое лицо. Распухший глаз, рассеченную губу, опускается к синякам на шее. Это отпечатки пальцев ее брата, оставленные темной кровью на моей коже. Ее глаза вдруг блестят от слез. Словно ангел, думаю я, протягивая к ней дрожащую руку, и она переплетает пальцы с моими. Мы обе совершили ужасные поступки; это нас объединяет. Интересно, какое место мне отведено на ее шкале справедливости, в ее идеях о мести. А еще мне интересно, боится ли она меня.
— Знаешь, сколько жизней я спасла? — шепчет она. — Как мог Бог не дать мне одну-единственную ради сотен тех, что я сберегла для него?
Ее рука кажется теплой и сухой. Она могла бы убить меня прямо сейчас. Вероятно, ей известна тысяча способов, как это сделать.
Вот и проверим веру Теда в ее сдержанность и хладнокровие. Потому что если она и соберется отнять еще одну жизнь, то это, конечно, будет моя. И непременно сейчас. Я забрала у нее того, кого она любит больше всех. Лишила ее человека, ради которого она пошла бы на убийство.
— А скольких спасла ты? — с вызовом спрашивает она.
Я не могу ответить на этот вопрос. Потому что не знаю. Наверное, все те жизни, которые отнял бы Колин, если бы ему позволили остаться на свободе. Как минимум мою собственную. Но думаю, это она уже знает. Думаю, вытирая блестящие следы слез на щеках, она все понимает. В конце концов, это она втянула меня в это. Использовала как инструмент для достижения своих целей. История моей сестры. Тот почтовый адрес. Она использовала меня, чтобы расставить ловушки, лишившие жизни Дилана Джейкобса. Она должна была понимать, что если я узнаю правду, то просто так этого не оставлю.
— Теперь мы квиты, Марти? — спрашивает она.
Последний вопрос.
Квиты. Понимаю, что она имеет в виду. Просит дать ей шанс самой за все расплатиться. Скрыть то, что я знаю, и она поступит так же.
И я знаю, что в справедливом мире нас с ней обеих отправили бы за решетку. Потому что людям вроде нас, способным на то, что совершили мы, нельзя позволить избежать наказания. Но я не верила в справедливость с тех пор, как потеряла Мэгги. Следовательно, я не верю, что такие вещи можно исправить. В конце концов, их можно лишь терпеть.
И поэтому, словно великодушное божество, я сжимаю ее руку в знак согласия.
Проснувшись, вижу рядом Андреа. Она держит меня за руку точно так же, как делала Ава. Я продолжаю принимать ее за Аву до тех пор, пока, открыв глаза, не убеждаюсь, что та исчезла.
— Ох, Марти, — произносит Андреа, в ужасе глядя на меня.
Она бледна, как бывает только после бессонницы, а глаза запали глубже, чем на моей памяти. Рот у меня пересох от обезвоживания и засохшей крови, и когда я протягиваю руку за стаканом воды на тумбочке, она подает его мне. Беру в рот трубочку, и у меня все лицо пульсирует от боли. Больно дышать, как будто кто-то вставил мне между ребрами отвертку и вертит ее, наблюдая за тем, как ребра трещат и трутся друг о друга. Все говорят, что на второй день бывает хуже, и это правда. Меня будто ногами топтали.
— Что случилось? — спрашивает Андреа.
Я качаю головой.
— Колин, — шепотом отвечаю, прижав кончики пальцев к лицу.
Глазница болит и опухла. Мне нужно зеркало. Хочу сама оценить ущерб.
— Но почему… — начинает она, а потом осекается.
Она знает меня, свою лучшую подругу. Знает, что я не дала бы ее дочери вырасти в мире, где по улицам бродит Колин Маккарти. Знает, что я пройду ради нее сквозь огонь, как она сама не раз делала ради меня.
Она берет меня за руку и наклоняется, прижимаясь губами к костяшкам моих пальцев. Сотни раз она видела их распухшими и покрасневшими от ударов по тяжелой груше в спортзале. Этим утром все не так. Это единственная часть меня, которая ни капли не пострадала и выглядит идеально. Похоже, это говорит ей все, что ей нужно знать.
— Что случилось вчера ночью? — спрашивает Олсен, пока сестра вынимает катетер.
Меня выписывают. Андреа принесла мне чистую одежду из квартиры, и я отчаянно хочу избавиться от больничного халата. Добраться до дома и принять душ.
Не ожидала, что он так быстро вернется. Часть меня не ожидала, что он вообще вернется. Но он здесь и выглядит так, словно тоже ночью не спал. Выглядит так, как я себя когда-то чувствовала. Как будто знала правду о чем-то, и никто, кроме меня, не осмеливался произнести ее вслух.
— Прямо с налету, да? — отвечаю я, осторожно шагая в крошечную ванную, примыкающую к палате. Переодеваясь, оставляю дверь приоткрытой. — Спрашиваешь по работе?
— Поверь, Марти, я не хочу спрашивать по работе, — отвечает он.
— Почему? — интересуюсь я, выходя из ванной в футболке и джинсах.
Так я наконец чувствую себя собой. Я даже начала привыкать к своему отражению, хотя
