Пропавшие девушки - Джессика Кьярелла

class="p1">И все же мое тело к этому готово, готово реагировать именно на такие обстоятельства. Требуется вся моя выдержка, чтобы не перейти в наступление, пока он опирается на отставленную назад ногу, не нанести решающий удар ему в колено, не отпихнуть его, когда он потеряет равновесие. Мне приходится приложить огромные усилия, чтобы просто стоять на месте, прижав руку к лицу, дерзко глядя ему в глаза, и позволить ему снова ударить меня. На сей раз он попадает мне по челюсти и по уголку рта. Голова резко поворачивается. Чувствую, как удар рассекает мне губу.

— Кто об этом знает? Твой продюсер? — спрашивает он, а когда я качаю головой, с силой бьет меня в живот.

Я замечаю, что упала, лишь когда ладони со стуком ударяются о пол и запястья отзываются болью. Едва обращаю на это внимание. Как будто у меня отказали оба легких, как будто вокруг диафрагмы сжимается стальной пояс. Резко вдыхаю, но легкие никак не раскроются, а боль в животе затмевает все. Будто мой живот — перезрелый фрукт, лопнувший от удара, и наружу, сжигая меня изнутри, льется кислота. Не могу дышать.

Проснись. Проснись.

Он бьет меня в бок. Раз. Два. Чувствую, как от удара его ботинка трещат мои ребра.

Меня охватывает ужас. Перед глазами возникают черные пятна, похожие на брызги чернил на бумаге, на первые капли дождя на тротуаре. Все получится, только если я не потеряю сознания. Я должна оставаться в сознании. Если упаду в обморок, мне конец.

Схватив меня за волосы, он рывком поднимает меня на ноги. Почему-то благодаря этому во мне освобождается немного пространства, и снова начинает поступать воздух. Сначала тонкой струйкой, потом все больше, и вот я уже, задыхаясь, жадно глотаю его. На мгновение вспоминаю, как сидела на полу вагона электрички. А рядом — мужчина, который ждал, пока я отдышусь.

— Скажи мне, кто это видел! — оскалившись, шипит Колин.

Сплошная звериная ярость, и это единственный ответ, который мне нужен. Он убил ее. Он убил Сару Кетчум. Машина, которая чего-то хочет. Человек, воспринимающий окружающих как насекомых. А я освободила его.

— Пожалуйста, — умоляю я, когда он с силой дергает меня за волосы.

Боюсь, что сейчас кожа отойдет от черепа. Уже чувствую, как он клочьями вырывает мне волосы. Хватаю его за запястье, пытаясь ослабить хватку. Пытаюсь хоть как-то облегчить свою участь, но он тянет еще сильнее, наклоняя меня все дальше назад и обнажая мою ничем не защищенную шею.

А потом он хватает меня за горло, сжимая так сильно, что у меня возникает такое ощущение, будто я дышу через трубочку. При вздохе слышу свист у себя в трахее. Чувствую, как к лицу приливает кровь, оказавшаяся в ловушке у меня в голове, неспособная прорваться через его стиснутый кулак. Вот как она погибла. Теперь я это знаю. Он делал это и раньше.

Одной рукой стиснув его запястье, другой вытаскиваю из-за пояса нож. Нож, уже тронутый пятнами моей крови. И со всей силы, на какую я способна, вонзаю его ему в руку, чуть выше подмышки. Лезвие задевает кость, затем скользит вперед и погружается глубже. Хватка вокруг моего горла ослабевает, и Колин издает такой звук, будто давится кашлем. Словно глоток воды попал не в то горло. Он поднимает руку, разглядывая рану.

А потом кровь плотными, почти черными сгустками хлещет из его руки. Кровотечение усиливается вместе с пульсом. Он зажимает рану другой рукой, словно надеется остановить кровотечение, но это то же самое, что затыкать руками открытый кран. Кровь течет вокруг его пальцев, между ними. И он смотрит на меня, словно в недоумении. Словно не уверен, что теперь делать, и я должна объяснить ему. Он облизывает побелевшие губы, а потом его заносит в сторону, и он падает на пол у моих ног. Марионетка с порванными струнами, всего лишь куча согнутых под неправильным углом конечностей.

Прислонившись к стене, хватаю ртом воздух. Дышу так тяжело, так отчаянно глотаю кислород, что мне кажется, я все-таки вот-вот потеряю сознание. Падаю рядом с Колином, осев в луже его крови. Моя обувь уже пропитана ею, руки и джинсы липкие и теплые. Наклоняюсь вперед, задыхаясь, опускаю голову между колен, а потом меня выворачивает горячей водой и желчью прямо на мои ботинки и левую руку Колина. Прижимаю руку к носу и рту, как показывал мужчина в поезде, и дышу. Дышу, а голос у меня в голове тем временем без конца повторяет одно и то же. Умоляет меня проснуться.

Интересно, сколько времени нужно человеку, чтобы истечь кровью? Наверное, всего несколько минут. Нас обоих обволакивает металлический душок крови, запах олова и озона. Я могла бы позволить ему умереть. Все могло бы закончиться прямо здесь. Мне не нужно ничего делать, только ждать.

Всхлипываю, зажав рот руками. Раз, другой. Я снова ребенок, мне больно и страшно. Я хочу, чтобы пришли родители. Хочу, чтобы пришла сестра.

И Мэгги приходит. Садится ко мне на кровать, пальцами расчесывает мне волосы. Разделяет их на пряди, готовясь заплести косу.

Мэгги не давала папе травить аэрозолем пауков, плетущих паутины на балконе ее спальни. Мэгги приняла на себя то насилие, которое ожидало ее в машине, чтобы дать мне возможность бежать.

Трясущимися окровавленными пальцами хватаюсь за пояс Колина, и мне с трудом удается расстегнуть пряжку. Выдергиваю пояс из петель брюк и, обернув его вокруг плеча Колина, туго затягиваю до тех пор, пока широкий поток крови из раны не уступает место тонкой струйке. Затягиваю еще туже. Он не двигается, не издает ни звука. Телефон лежит у меня в заднем кармане, и, набирая девять-один-один, я размазываю по экрану кровь.

Наверное, Олсен услышал звонок по радио или ему кто-то сообщил, но он появляется сразу после «Скорой» и первых копов. Передо мной сидит на корточках один из санитаров и дает мне указания, которые я не очень хорошо выполняю, а другие санитары вывозят из квартиры каталку с Колином. Санитар хочет, чтобы я легла на носилки, это я понимаю. Но я все прошу его подождать. Я пока не могу двигаться. Стоит мне наклонить голову, как подо мной начинает качаться пол. Боюсь, если попытаюсь пошевелиться, гравитация навсегда отпустит меня.

— Идемте, — говорит санитар, а я пытаюсь отогнать его.

Не могу я никуда идти. Не могу пошевелиться. Все вокруг по-прежнему кажется слишком хрупким. Все могло с легкостью закончиться иначе. Думаю о черных пятнах перед глазами. О его руках, сжимающих мое горло.