Демон, которого ты знаешь - Айлин Хорн

и групповые занятия по управлению гневом, но в женских тюрьмах они проводятся крайне редко – там занятия в группе в основном целевым образом ориентированы на ликвидацию последствий посттравматического синдрома и потери близких людей. То, о чем я рассказываю, происходило почти десять лет назад, но точно так же обстоит дело и сегодня. Даже если применение насилия, в результате которого женщина попала в тюрьму, было ответом на охватившие ее чувства гнева и отчаяния, заключенных женского пола зачастую молчаливо, без всяких объяснений исключают из числа тех, кому показано применение средств групповой психотерапии. Такой подход нечестен по отношению как к женщинам-преступницам, так и к обществу в целом. В любом случае, к каким бы видам лечения ни получила доступ Зара, было очень важно, чтобы при следующем психиатрическом освидетельствовании была четко отмечена необходимость ее работы над собой – тогда в случае успеха она со временем могла бы вернуться к нормальной жизни.

Возможно, кто-то, прочтя историю Зары, подумает, что она – всего лишь жертва и что ее нельзя ставить в один ряд с убийцами и насильниками. В этой точке зрения есть рациональное зерно, но позволю себе заметить, что, когда речь идет о мужчинах, жизнь которых сложилась аналогичным образом и которые совершили похожие преступления, мы не всегда занимаем такую позицию. Их озлобленность и способность к насилию всегда оцениваются как более серьезные. В то же время мы боремся против того, чтобы в женщинах видели источник опасности для других людей, поскольку для них куда менее, чем для мужчин, типично облекать негативные эмоции в акты физического насилия. Ущерб, наносимый женщинами, большей частью обращен на них самих. Тем не менее следует признать, что Зара неоднократно подвергала опасности не только свою жизнь, но и жизнь других людей. Так что если мы сочувствуем ей больше, значит, у нас гендерный подход к злу. Получается, что зло, совершаемое мужчинами, отличается от зла, творимого женщинами. Но, если такая точка зрения возобладает, от этого не выиграет никто. Если на то пошло, такой подход работает на весьма вредную теорию, согласно которой для мужчин в каком-то смысле является «нормой» деструктивное поведение и совершение физического насилия, а вот быть жертвой – это уже исключительная прерогатива женщин.

Я поняла, что, несмотря на высокий уровень подготовки и значительный опыт работы с женщинами, совершившими акты физического насилия, я, увы, тоже была грешна в таком подходе, когда работала с Зарой. Мне не всегда удавалось сохранить объективный взгляд на нее как на человека, который едва не убил себя и еще несколько человек. Сомневаюсь, что у меня сложилось бы представление о ней как о «мышке», будь она мужчиной, совершившим то же самое деяние. Впрочем, в конце концов, важнее всего было не то, какой я или кто-то другой видел ее, а то, сможет ли она сама сбросить с себя ярлыки «позднего ребенка» и «дрянной девчонки», которые ей когда-то навесили. Перед обществом же сейчас остро стоит вопрос, сможет ли оно избавиться от предрассудков, существующих как в нем самом вообще, так и в нашей системе правосудия в частности, где лишь очень немногие из таких женщин, как Зара, могут получать необходимую помощь, да и то только после того, как они в переносном и даже буквальном смысле подожгут себя.

Ян

«Вы прибыли к месту назначения», – объявил навигатор. Я припарковала машину у обочины на тихой пригородной улочке, с сомнением глядя на выцветшие номера домов. Оказалось, что тот, который я искала, расположен в конце улицы – это было обыкновенное двухэтажное кирпичное строение. Людей, условно-досрочно освобожденных из тюрьмы, стараются селить так, чтобы не привлекать к ним внимания, – никаких указателей, вывесок и прочего. Разумеется, меры безопасности соблюдались, но, что называется, по минимуму – внутри здания, за дверью, дежурил охранник, а один из сотрудников попросил меня предъявить удостоверение личности. Человек, который спустился ко мне по лестнице, казался таким же неприметным, как и само здание. В его внешнем облике и поведении угадывалась какая-то настороженность и, как мне показалось, печаль – как и у многих других людей, которые долгое время провели в заключении.

Яна освободили из тюрьмы неделю назад. Он отсидел большой срок за сексуальное посягательство на двух своих малолетних сыновей. Это был остроносый мужчина средних лет, худой и узкоплечий, с густыми песочно-рыжими волосами и веснушками на переносице. Одет в джинсы и хлопчатобумажную спортивную фуфайку поверх рубашки с отложным воротничком. Я вспомнила, как несколько лет назад работала с заключенным, осужденным за серию сексуальных преступлений в отношении детей, и сотрудник тюремной охраны сказал мне о нем, что он «выглядит как типичный педофил». Мне это замечание показалось тогда лишенным всякого смысла. Очень важно, чтобы люди – причем не только безопасности ради – понимали: сексуальные маньяки и насильники, как и террористы, не имеют характерных внешних черт и особенностей. «Очень аккуратный и занудный» – такой была моя первая мысль о Яне. Впрочем, то же самое можно было бы сказать и о многих других мужчинах, находящихся в его положении, – они, как правило, стараются не привлекать к себе внимания, как в тюрьме, так и на воле.

Он прищурился, разглядывая мое удостоверение личности, и неправильно произнес мою фамилию – «Эдшед» (впрочем, многие совершают такую же ошибку). Я приняла его приглашение выпить чашечку чая, и он проводил меня в выходящую в коридор комнату, где, по его словам, мы могли поговорить. Разнокалиберная мебель, которой была обставлена комната, группировалась вокруг небольшого телевизора. Я выбрала для себя кресло рядом с дверью, неподалеку от книжного шкафа, набитого дешевыми изданиями в истрепанных бумажных обложках. Пробежав глазами по корешкам, я невольно улыбнулась – в большинстве своем это были детективные романы.

– Вы пьете чай с сахаром? – спросил вернувшийся с кухни Ян. В руках он держал чашки, над которыми поднимался пар. Целью нашей встречи был никак не обычный светский разговор, но начинался он как классическая английская беседа. «Если мы сейчас не заговорим о погоде, – подумала я, – то следующей темой будет еда – точнее, то, с чем мы будем пить чай».

– Извините, но бисквиты закончились, – сказал Ян, подтвердив мое предположение.

В то время я все еще продолжала работать как психиатр и психотерапевт в нескольких тюрьмах, но при этом входила и в команду специалистов, действовавших в контакте со службой условно-досрочных освобождений – чтобы оказывать поддержку бывшим заключенным, недавно оказавшимся на свободе, таким как Ян. Существовали серьезные опасения, что люди, освобожденные условно-досрочно, подвержены повышенному риску совершения самоубийства. Меня попросили встретиться с Яном отчасти по этой причине. Еще в