По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

сдержался и поднес кружку к губам, неосторожно хлебнул и обжегся, сморщился и выплеснул чай в костер.

– Черт!.. – Он свирепо оглянулся на Илью. – Слушай, Жемчужный, а тебя почему не прочистили?

Илья усмехнулся:

– Сенька Дерюжные Крылья, возрастом не вышел. Припозднился. Но ведь это как перманентная революция – все время тлеет. Можно и раздуть. Мировой пожар в отдельно взятом храме Иоанна Богослова, в историческом отделении.

– Что ты хочешь сказать этими своими троцкистскими штучками?! – бешено воскликнул Арсений и рванул ворот рубахи.

– Да ничего, – ответил Илья. – Не больше того, что хочешь сказать ты.

Арсений вскочил. Илья продолжал сидеть.

– Ребята… – проговорила Аня примирительно. – Ну чего вы вдруг?.. Хватит уже, а?

– Ну и ну! – крикнул Арсений. – Ха-а-рош гусь! Перевертень!

– Я?

Очки Ильи, казалось, треснут, такими они были яростно раскаленными.

– Ты! Ты! – отозвался безжалостно Арсений.

– Доказательства!

– Короткая же у тебя память, Геродот, да не тот. Впрочем… – Арсений взглянул на Аню. – Я не стану говорить, ладно. Может, сам когда-нибудь вспомнишь. А точнее – признаешься себе в очевидном.

– Нет! – Илья тоже встал. – Я требую доказательств!

– Ну, Илья, – проговорил, задыхаясь Арсений. – Сам нарвался. А не ты ли был в той легкой кавалерии, что прискакала на своих двоих на свадьбу Фофочки и Евграфа?! Забыл?.. И то, как перед этим наскоком сам мне признавался, что не можешь уклониться, потому, что вступаешь или уже вступил в комсомол. Запамятовал, Геродот, да не тот?!

Илья мгновенно сник и даже стекла его очков угасли. Он только беззвучно хлопал толстыми бледными губами, как вытащенный на берег карп.

Аня отвернулась. Арсений же зорко наблюдал за другом, наверное, уже бывшим другом.

– Что же ты вдруг запел по-другому? – наступал Арсений. – Что такое произошло там в Смоленске? Не взяли в легкую кавалерию? Провалилась попытка записаться в партию? Кто наступил на мозоль? И сразу весь мир перевернулся, как… как тот гончарный круг у египтян? Не надо свои мелкие личные обиды превращать в мировую катастрофу. Ты был бесхребетным, бесхребетным и остался, Илья Жемчужный. И все твое человеколюбие так называемое – от трусости и бессилия. Прячься, как страус, в пыли прошлого. Там, в египетских гробах, твое место!

И Арсений замолчал, достал коробку, чиркнул спичкой, прикурил и пошел по поляне, глядя направо и налево, а то и вверх, на звезды. Илья постоял, тяжело дыша, и сел. Голова его была опущена. Он не смел взглянуть на Аню.

Аня молчала.

30

Спать они все-таки все легли в палатку уже под утро. Первой ушла Аня. За нею, немного погодя, Арсений. Дольше всех у дотлевающего костра сидел понурый Илья. Ему в голову лезли строки древнеегипетского папируса. Воистину. Смотрите. Разрушено.

Смотрите: погребенный соколом царь лежит на простых носилках… Смотрите: владетели гробниц выкинуты на вершины холмов… Смотрите: тот, кто не имел тени, стал собственником тени…

Но что толку было горевать да пробавляться древними строками. Четыре тысячи лет ничего не изменили в человеческом мире.

Но это еще была не разруха.

Разруха наступила позже, буквально на следующий день. Хотя – нет, он уже наступил, этот день. Ведь Илья встал и пошел от костра, когда звезды почти истаяли над макушками елей, и небо стало бледнеть, и завели свои рулады самые поздние соловьи – двое, один где-то в кустах на дороге, а другой у реки. От реки, неслышно текущей поблизости, веяло ознобной свежестью. Всю ночь Гобза несла свои чистые воды мимо дебрей Оковского леса, южной его окраины. Она исходила из самых глубин этого края. Лилась у подножия неведомого града Вержавска.

Первым проснулся Илья. Он выбрался из палатки, умылся на реке, напился старого горького чая, не зная, чем себя занять, вырезал орешину и наладил снасть, накопал червей, спустился к Гобзе и забросил поплавок.

Ему вспоминались странные сны… чуть ли не мумии снились… черный шакал – Анубис, наверное.

Клева не было.

Неужели из-за такого спора может закончиться дружба? Илья вспоминал ночную перепалку… И в ней сверкали слова того жреца-предсказателя: воистину, смотрите, разрушено. Да ведь раньше бывало, они дрались с Сенькой… И ничего.

Но тут драка была посерьезнее. Илья вдруг поймал себя на мысли, что, в общем, не доверяет Арсению, хоть он и Сенька Дерюжные Крылья. Нет, уже не тот Сенька, далеко не тот. Ночью он это ясно увидел. Хотя… А разве не то же самое всегда и говорил Сенька? О новом времени, о новых людях? Разве не восхищался он красными командирами, летчиками? Даже Дёмкой? Мол, смотри, какая сила воли и веры – новой веры. Да только эта новая вера не так долго и несла в светлое будущее Дёмку…

Но Сенька – он ведь тем же самым Сенькой и остался, Сенькой Дерюжные Крылья.

А переменился он, Илья.

Да.

И ответ предельно ясен почему: в Смоленске он много узнал. Только слепой и глухой не прозрел бы в кровавый тридцать седьмой год. А начал работать в музее – услышал от того же Вельзевула все эти истории чисток. Его воззрения полностью разделял Борька Желна, да и Глеб Смядынский был настроен так же, только он был осторожнее в высказываниях. Не мог он смириться и с тем, как расправились со шкрабом Евграфом Васильевичем Изуметновым. Благодаря учителю ему впервые сверкнул реверс этой древней монеты Клио. Да, говорят, нумизматам влетает в глаз игла-лучик реверса какой-нибудь монеты, и уже никакая сила не способна оторвать их от этого занятия.

…И вот – уже где-то там, за стеной елок, за речными поворотами, за буреломами и болотами светился город Вержавск. Он был рядом. Может, к вечеру они и увидят его, если, конечно, все-таки сумеют преодолеть себя. Да, свою неприязнь. Разве это ненависть? Всего лишь недопонимание… Или нет?

Клюнуло. Это был голавль. Илья приободрился. Снова клюнуло – подсек слишком резко, сорвалось. Но следующую поклевку не проворонил, выхватил из воды сверкающую серебром крупную плотву. За ней еще четыре подряд.

Было воскресенье. В лесу на все лады распевали птицы. Над рекой то и дело пролетали сороки, яркие голосистые сойки. А однажды Илья увидел стремительный полет дятла-монаха – черной желны. Илья улыбнулся.

Солнце то проглядывало, то пряталось в утренней пелене. Было тепло. Зудели комары.

Постепенно все ночные неурядицы отступали, делались несерьезными, какими-то детскими обидами.

– Доброе утро…

На реку пришла заспанная Аня с полотенцем. Илья улыбнулся ей.

Умывшись, она подошла к нему и заглянула в котелок. Села на корточки.

– Ого, сколько рыбы.

– Да вот решил порыбачить, – небрежно откликнулся Илья, втайне