Бестеневая лампа - Иван Панкратов

говорить отстраненно, переживая за эмоциональное состояние Платонова. — Следователь всем общаться, конечно, запрещает, но я эту историю за день несколько раз услышал. Знаю, что Кошечкина ей стерильных салфеток с перекисью дала, но она только раз ими воспользовалась, а потом в траву уронила и сидела просто так.

На секунду перед глазами Платонова всплыла Лариса в окровавленном платье, сидящая на полу в углу ординаторской.

— Значит, Лариса… — прищурился он.

— Слушай, не мое это, конечно, дело, — пожал плечами Ткаченко, — но…

— Не надо, Иваныч, — остановил травматолога Платонов. — Не надо. Я сам все это допустил. Каждый день по чуть-чуть…

— Ну, сам так сам. Только ты лучше следователю как-то по-другому это все излагай, — посоветовал Ткаченко. — Поменьше на себя бери. Мой тебе совет.

Платонов нашел в себе силы и приподнялся на локтях.

— Говори. Я же понимаю, что все забыл напрочь, но ты-то знаешь.

Петр Иванович помолчал, собираясь с мыслями, потом коротко сказал:

— Жданов умер.

Силы оставили Платонова, и он упал обратно на подушку. Выглядело это так, словно его швырнули на постель слова Ткаченко. В общем-то, так оно и было.

— Почему?

— Странный вопрос, Витька. Ты ж его на столе оставил одного с внутренним кровотечением. На анестезиолога. Кульков домой уехал, его командир отпустил — все-таки парень без семьи полтора месяца. К тебе баба Валя прибежала из приемного, так она только тобой и занималась, куда уж ей в хирургию лезть. Говорят, Кирилл тянул его до последнего — даже когда свет вырубился и аппарат встал. Они там с операционной сестрой сумели запитать резервный аккумулятор, раздышали парня на несколько минут, кровь лили без совмещения. Но когда Шаронов приехал — уже было поздно. Сегодня вскрывали утром — там разрыв у ворот селезенки с палец размером. Лилось ручьем, в животе три литра. Козла этого, что твоего Жданова бил, в комендатуру забрали. Мутная история какая-то, если честно…

(…и был еще кто-то, кто все у них принимал и прятал, потому что они сами не успели бы никак…)

Платонов закрыл глаза. «Чемпион Саратовской области по Каунтер-Страйку» Леха Жданов умер, потому что хирурга, что мог бы ему помочь, хотела убить его собственная жена. Он вдруг явственно увидел приближающий к нему белый капот и яркие фары, почувствовал удар, заново пережил калейдоскоп падения. Воспоминания ринулись к нему в сознание широким потоком. Его окунуло в круговерть ярких цветных пятен, откуда-то выплыла решетка радиатора белого «Лексуса», Лариса в полушубке, он на асфальте, почему-то в шинели… Виктор понял, что она сбила его второй раз. Тогда это было началом их истории, сейчас — ее финалом.

— Инна! — вдруг услышал он последний звонок с ее номера и возглас Варвары Михайловны «Что ж ваша Лариса наделала!..» Наконец-то он понял, куда бежал в тот момент, оставив на столе умирающего солдата. Куда и к кому.

— Это та женщина, которую в твоем кабинете нашли? — спросил Ткаченко. — Она в реанимации у нас лежит. Живая, если ты об этом. Да и в реанимацию ее положили больше для перестраховки.

— Что произошло? — Платонов не заметил, как нашел в себе силы сесть и прислониться спиной к стене.

— Ну это только она может тебе рассказать, — пожал плечами Петр Иванович. — Она сама или Лариса. Но с Ларисой сложней — я так понимаю, ее в СИЗО забрали, когда полиция приехала. Мама твоя приходила, пока ты без сознания был, я ей рассказал, что знал, без особых подробностей… Дочь у нее сейчас, это она передать просила. Придет попозже. В смысле она придет попозже. Или они вместе придут…

— Это все хорошо, — перебил его, не выдержав длинной тирады, Платонов. — Что с Инной?

— Сотрясение и рвано-ушибленная рана височной области, — коротко ответил Ткаченко. Прищурив глаза, он что-то вспомнил и уточнил:

— Левой височной области.

— А в реанимацию зачем?

— Я так решил. Меня вызвали — и к тебе, и к ней. Она хоть и не наш контингент, но глупо было ей «Скорую» вызывать и на город перекидывать. Тем более, что командир до выяснений всех обстоятельств дал добро. Я посмотрел, мне ее уровень сознания не понравился, хотя «эхо» ничего не дало, никакого смещения. Решил от греха подальше положить. В общем, тут все хорошо, не переживай. Готовься лучше, к тебе и следователь придет, и командир, и еще какие-нибудь высокие чины в больших погонах — кашу ты заварил, Витька… Ох, не мое это дело, — Ткаченко махнул рукой, понимая, что один раз Платонов его сегодня останавливал. — Короче, твое дело лежать. Если хочешь, запрещу следователям сюда ломиться. У меня такие полномочия есть. Скажу, по состоянию здоровья.

В дверь постучали. Ткаченко приоткрыл ее, выглянул. В проеме был виден человек в форме.

— Вот и то, о чем мы говорили, — кивнул Петр Иванович. — Если хочешь, не пущу.

Платонов махнул здоровой рукой — пусть заходит. Ткаченко открыл дверь пошире, отошел в сторону и пропустил гостя, нахмурившись за его спиной.

— Здравствуйте, Виктор Сергеевич. Дознаватель военно-следственного комитета лейтенант Лиходеев Аркадий Викторович. Если вы по состоянию здоровья не можете отвечать на мои вопросы, то мне нужна официальная бумага от вашего начальства. Если же вы готовы побеседовать — буду только рад.

Платонов показал лейтенанту на место за столом. Лиходеев положил папку рядом с графином, отодвинул в сторону стакан, из которого пил Виктор, присел и вопросительно посмотрел на Ткаченко.

— Все, понял, удаляюсь, — ухмыльнулся Петр Иванович и вышел из палаты.

— Понимаю, что вам сложно общаться, — сказал лейтенант, когда дверь закрылась. — Я, в общем-то, не собираюсь мучить вас официальной частью, протоколированием — мы все это повторим, когда вы будете чувствовать себя лучше. Я сейчас не очень официально здесь, хотя распоряжение допросить вас у меня имеется. История выходит неприглядная, товарищ подполковник, если ее озвучить, так сказать, в сухом остатке. Военный врач с любовницей попадается на дежурстве своей жене, они оба получают от жены травмы, а в результате этого на столе умирает пациент, которому, возможно, еще жить да жить.

Платонов выслушал эту версию, усмехнулся.

— Вас не очень хорошо учили находить причинно-следственные связи? — спросил он у Лиходеева. — Смерть Жданова произошла потому, что ему нанесли несколько ударов кулаком в область селезенки, у него развилось несовместимое с жизнью кровотечение, от чего он и скончался. Вы, кстати, поговорили с Плотниковым?

— С солдатом, который сознался, что бил Жданова? Конечно, вот приехал из комендатуры только что.

— Он был тот самый четвертый, кто участвовал в ограблении нашей операционной?

— Да, — кивнул Лиходеев. — Стоял под окном, складывал все в мешок и прятал.

— За что он так… обошелся со Ждановым? — Платонов неожиданно почувствовал, что имеет полное право задавать вопросы наравне с Лиходеевым.

— Те трое, что воровали, сообщили ему о свидетеле, которого они запугали, как сумели, но не было никакой гарантии, что он не выдаст, — пояснил Лиходеев. — Затем Жданов попал в реанимацию, следом его перевели в другое отделение и, казалось бы, ничего страшного не произошло, но потом из схрона пропали все вещи. Плотников решил, что Жданов проговорился, посоветоваться ему было на тот момент не с кем, одного подельника забрали в часть, второй уезжал на следующий день, а третий, собственно говоря, ничего у них там не решал, совершенно безвольное создание. Его фактически заставили участвовать в ограблении, чтобы были лишние руки. Вот Плотников и решил отомстить самостоятельно.

Лиходеев открыл папку и достал лист бумаги.

«…Я взял из процедурки шприц с инсулином, пока медсестра не видела… пришел к Жданову в палату, поговорил с ним о всякой ерунде, а потом он стал засыпать, я подошел и быстро уколол инсулин в капельницу…» Грамотно пишет, сволочь… До призыва в армию поступил в медучилище, поэтому примерно понимал суть действия инсулина. Можно тут и умысел убийства притянуть… «Потом он вырубился, я ударил его кулаком в живот через одеяло четыре раза и хотел уйти, но меня увидела санитарка, позвала медсестру…» Дальше вы знаете, Виктор Сергеевич.

Он аккуратно убрал лист обратно в папку.