Уорхол - Мишель Нюридсани

попросту затолкали, и они были вынуждены ретироваться со своей аппаратурой подобру-поздорову. Прибывающие гости повалили осветительные прожекторы, и они, падая, цепляли картины. Это было какое-то безумие! Ситуация вышла из-под контроля. Напуганный и отчаявшийся, Сэм Грин распорядился снять со стен все картины. Это была уже не толпа, а разгулявшаяся стихия.

Как раз в этот момент подъехал лимузин с Уорхолом и Эди. Он был одет в кашемировый черный свитер с высоким воротником, в черные джинсы, черную кожаную куртку и солнечные лыжные очки с желтыми стеклами. На ней было длинное платье из розового джерси от Руди Гернрайх[422] с огромными, завернутыми кверху, манжетами. Каким-то чудом им удалось протиснуться сквозь толпу, чтобы попытаться начать церемонию открытия этой странной выставки без единой картины.

В любом случае, это был фурор! В прямом и переносном смыслах. Каждый из этого бушующего людского моря хотел заполучить автограф или хоть словечко на магнитофон, любой сувенир, пусть даже клочок одежды. К ним тянулись жадные руки! Вот уже не выдержали напора окна. Двое каких-то студентов вывалились наружу, и их увезли в больницу. Машины скорой помощи сновали туда-сюда, время от времени включая свои пронзительные сирены, а толпа продолжала прибывать!

Внутри, сдавленные со всех сторон, с оттоптанными ногами, лишенные возможности пошевелиться, находились Гельдцалер, Маланга, Карп, Бурдон и еще несколько друзей Уорхола. Призванная на помощь служба охраны, совершенно растерявшаяся, проталкивала, тянула, несла Уорхола и Эди к двери, расположенной в самом конце зала. Толпа не отступала от них ни на миллиметр. Среди криков ужаса раздавались пронзительные вопли и восторженные возгласы: «Эди! Энди! Эди! Энди!» Уор-хол был мертвенно-бледным. Эди в полубезумном состоянии, не отдавая себе отчета, повышала накал страстей в публике до градуса истерии.

Охрана, решившись в конце концов на крайние меры, резиновыми дубинками проложила им путь до двери запасного выхода, и Сэм Грин вытолкал их на металлическую пожарную лестницу. «Топор! Все равно что! Вышибите пол, но дайте нам выбраться отсюда!» – страшным голосом орал Сэм Грин.

В полу прорубили дыру. Эди, Энди и Сэм пролезли сквозь нее. Далее их путь к спасению лежал через крыши домов. Перепрыгивая с одной на другую, они миновали таким образом опасный участок, кубарем скатились по внешней пожарной лестнице и прыгнули в полицейскую машину, которая уже давно ждала их и тут же рванула с места.

Уорхол шепнул Эди: «Это был главный выход твоей жизни» – и чуть позже добавил: «Мы были не на выставке, мы сами были выставкой».

Конечно, все эти студенты и восторженные тинейджеры явились сюда посмотреть на них, на «Эди и Энди». Они были «парой года в стиле “поп”». Это был образ. Образ молодости. Секси. Он был привлекателен. Новый взгляд. Новое понимание. Новый стиль жизни.

Уорхол никогда до этого не видел ничего подобного в артистической среде. Только Элвис и «Битлз» вызывали в публике такие же «зашкаливающие» эмоции! Теперь, он был уверен в этом на сто процентов, они – звезды. Он – звезда!

Звезда… Разумеется, все относительно, и если Уорхол в глубине души упивался этой известностью, о которой он так долго мечтал, то впасть в эйфорию и позволить себя одурачить мешают разум, получивший прививку гротеском, возможно, еще в Центральной Европе, да и пришедшее постепенно и оставшееся с ним на всю жизнь умение сохранять дистанцию при любых обстоятельствах и его шаловливый юмор.

Вспоминая этот случай, он писал в книге «ПОПизм»: «Спустя неделю я получил настоящий урок из области шоу-бизнеса и стиля “поп”. Как только вы начинаете считать себя знаменитостью, как тут же появляется кто-то, кто очень ясно дает вам понять, что вы всего лишь любитель-дилетант. В моем случае это был визит Папы Павла VI в Нью-Йорк». Далее Уорхол любопытно описал очень медийное, прекрасно распланированное шоу не только за всю историю появления на публике высоких религиозных персон, но, возможно, и за всю историю шоу-бизнеса. Вот она, настоящая известность, вот он, настоящий успех. «Впервые в этой стране!», «Только на один день!» – такие заголовки пресса с энтузиазмом размещала на первых страницах своих изданий. Даже не было необходимости упоминать имя Папы или называть его нейтральным «он», рассказывать о его действиях.

Окруженный эскортом священников, помощников, секретарей, советников, журналистов, фотографов, Папа прибыл ранним утром и уехал вечером.

Тем временем он, по всей видимости, побывал в Гарлеме, встретился с президентом Линдоном Джонсоном. Разговор с ним длился немного менее часа, он обсудил мировые проблемы, произнес речь на ассамблее Объединенных Наций (мир, разоружение, «нет» контролю рождаемости), отслужил мессу на Янки-Стэдиум перед девяноста тысячами католиков и уже перед самым отъездом ответил на вопросы репортера из Tutti buoni, что ему больше всего понравилось в Нью-Йорке. «Вот в этом и заключается философия поп-арта», – делает вывод насмешливый и восхищенный Уорхол…

Все это кажется тем более забавным, что насквозь католическая «Фабрика» имела собственного «папу» в лице некоего персонажа по имени Ондин, извергавшего неиссякаемые потоки слов, имевшего привычку раздавать «буллы» всем проходящим мимо, способного часами беседовать о римском праве, особенно с Полом Моррисси, режиссером фильма Flesh, который воспитывался в иезуитском колледже. По выражению Уорхола, он, по отношению к «настоящему папе», мог бы носить звание «поп-папы».

Уорхол был переполнен мечтами и фантазиями. Слава тоже была мечтой. Вкупе с Голливудом, маячившим на линии прицельного огня самой желанной целью. Так же, как вихрь светских презентаций, вечеринок, праздников и званых вечеров. Вкупе со страхом оказаться никем, который исчезал, как по волшебству, когда рядом оказывался Кое-кто…

Уорхол познакомился с Джуди Гарленд, одной из «богинь» его молодости. Он ценил ее за «нереальную реальность», ту самую Джуди Гарленд, на закате своей славы и самой жизни, почти разрушившую себя алкоголем и наркотиками. Она предпочитала часами ожидать шикарного лимузина, вместо того чтобы взять такси и доехать до дома, находившегося в восьми кварталах от «Фабрики». Джуди была вне себя от ярости, когда «доброжелатели» пересказали ей слова Теннесси Уильямса, полагавшего, что она уже не способна играть на театральной сцене.

Энди встретил Лайзу Миннелли, которая сравнивала свои знаменитые ноги с ногами Эди Седжвик, их фотографии можно было увидеть во всех журналах с такими эпитетами, как «одухотворенные» и «бесконечные». Уорхол встретил Боба Дилана, который так настойчиво принялся ухаживать за Эди, что в конце концов «отбил» ее у Энди, и это сыграло роковую роль в ее жизни. Он встретил Мика Джаггера – человека-торнадо; Рудольфа Нуриева, не расстававшегося ни на минуту с Дэвидом Уитни[423]; Марису Беренсон[424], совершенно юную топ-модель,