Перевал Дятлова. Истории Сергея Соколова. Том 3 - Сергей Викторович Соколов

был декабрист Владимир Федосеевич Раевский. Родители Анатолия работали на почте. Во время войны семья восемь месяцев жила во фронтовой зоне.

В 1947 году Анатолий с товарищами создаёт подпольную Коммунистическую партию молодёжи. Её цель – свержение режима Сталина и возврат к ленинским нормам жизни. В 1948 году стал членом политбюро КПМ.

В 1949 году НКВД вычислил подпольную организацию. Анатолий среди других 30 членов КПМ был арестован и 24 июня 1950 года решением "Особого совещания" приговорён к 10 годам лагерей. В 1950 -1951 годах срок отбывал в Тайшете на лесоповале, затем был переведён на каторжные работы на Колыму и провёл там три года на урановых рудниках.

В общем, врагом народа он стал в 19 лет, а освободился в 1955 году по амнистии.

В 1956 году полностью реабилитирован, закончил лесотехнический институт и литературные курсы. Поэт и писатель, член союза писателей с 1962 года, награждён орденом "Знак почёта". Ушёл из жизни в 2000 году.

В 1988 году написал автобиографическую повесть "Чёрные камни". Так называлась колония на урановых рудниках. Сегодня мы узнаем много новых интересных фактов из книги. Берём только то, что касается лагерей и сотрудников лагерей.

Итак, поехали.

О Тайшетской пересылке.

"Вагон почти вплотную подогнали к дощатому забору. Забор был необычен своими высокими стенами. Они были высотою метра в четыре. И это была не случайность. Такая высота понадобилась для того, чтобы пассажирам транссибирских экспрессов не попадались на глаза заключённые."

Видите, всё, что связано с лагерями, тщательно скрывалось.

"В загоне уже были женщины из первого вагона. Их было около тридцати, и у каждой на руках грудной ребёнок. Из разговора выяснилось, что юные женщины с младенцами на руках – жёны ещё не сложивших оружие бандеровцев. И что приговорены они всего лишь к бессрочной ссылке в глухие районы Сибири. Но суд постановил доставить их на место ссылки под конвоем, строгим этапным порядком."

Вот так, никого не щадили, ни женщин, ни детей.

"Построили нас по пятёркам. Впереди – женщины. Шесть или семь пятёрок. А в следующей за ними пятёрке шёл я.

Догремел голос, произносивший обычное, давно надоевшее:

"Из колонны не выходить! Шаг влево, шаг вправо считается побегом. Конвой применяет оружие без предупреждения! Шагом марш!" Конвойных было шестеро. Двое шли впереди, двое по бокам, двое позади. Пятеро с автоматами, шестой – начальник конвоя – с пистолетом и собакой."

Вот так, первое, о чём сказали, – шаг в сторону – побег и расстрел.

"Одна из женщин споткнулась и упала, выронила ребёнка. Строй смешался. Я и сосед помогли женщине подняться.

Шедший слева конвоир заорал:

"Не спотыкаться! Не падать! Какого … падаешь, сука!"

Конвоир догнал нас и ударил женщину прикладом автомата в спину. Женщина снова упала.

Сосед рванул на груди рубаху и пошёл на конвоира:

"Женщину беззащитную бьёшь, падла!"

С хвоста колонны к нам бежал начальник конвоя и, стреляя в воздух из пистолета, неистово орал:

"Стреляй! Стреляй, вологодский лапоть! Он же вышел из строя! Он напал на тебя! Приказываю – стреляй, или я сам тебя сейчас пристрелю! Рядовой Сидоров! Выполняйте приказ!"

Солдат оцепенел от страха. Если бы он начал стрелять, я, как и многие другие, был бы убит.

Сосед вошёл в строй. Теперь его уже нельзя было застрелить.

Начальник конвоя приказал:

"Ложись! Всем заключённым ложись!"

Заключённые упали. Младенцы и женщины плакали. Лежали мы в грязи часа два – пока не прибежало на выстрелы лагерное и охранное начальство."

Соседа Анатолия поместили в БУР. Анатолия тоже. За то, что помог женщине подняться и подобрал с земли её младенца.

Добавить нечего. Зверство? Зверство. О человеческом отношении к людям речь даже не шла. Чувствовали свою власть над территорией и над людьми, которые там оказались.

Нет, всё-таки добавлю. Смогли бы такие люди ударить прикладом в голову Слободина и Тибо – Бриньоля? Смогли бы заставить туристов идти без обуви по снегу? Смогли бы нанести травмы Люде Дубининой? Без сомнений смогли бы. А если бы кто не смог или не захотел, то тоже остался бы навечно в ручье. Вот такая история.

О лесоповале.

"Голод давал себя знать. Не выполняющие норму получали вечером всего 200 граммов хлеба и половник баланды. Питание и затраты энергии были несопоставимы. Кроме того, мы недосыпали. Будили нас в шесть, а то и в пять часов утра – надо ведь к началу светового дня дойти до лесосеки – двенадцать километров.

Конвоиры шли по протоптанной вчера дороге, а нас гнали по глубокому снегу, били прикладами, травили собаками, пристреливали отстающих. Особенно зверствовал начальник конвоя некто Воробьёв".

Смотрите, а ведь были такие Воробьёвы и в других колониях. Вы думаете, что им стоило ликвидировать группу туристов? Да ничего не стоило. Вот они, жестокие, беспощадные изверги с руками по локоть в крови. Были они, были, и было их много. И для них было всё равно – гнать туристов босиком до Вижая, или ликвидировать и сбросить в ручей.

Вот такая история.

Об охоте на людей.

"Кроме унизительного голода, кроме всяких зверств и жестокостей, вспомнилось самое страшное, что вообще было в жизни. Это охота на людей.

Людоедский этот спорт был особенно распространён среди конвоиров и охранников именно на 031-й колонии Озёрного лагеря. Он процветал, впрочем, везде, где были подобные условия – на работах в лесу, в поле, при конвоировании небольших групп заключённых, при этой ужасной близости автомата и человека, которого можно застрелить.

Играла роль система поощрения охраны за предупреждение и пресечение побегов. Застрелил беглеца – получай новую лычку, получай отпуск домой, получай премию, награду. Несомненно, имела место и врождённая агрессивность, свойственная молодым людям. Кроме того, солдатам ежедневно внушалась ненависть к заключённым. Это, мол, все власовцы, эсэсовцы, предатели и шпионы. Раздражающе действовали на конвоиров и неограниченная власть над людьми, и само оружие в руках, из которого хотелось пострелять. Стреляли заключённых чаще всего либо молодые солдаты, либо закоренелые садисты – убийцы вроде упомянутого Воробьёва. Один из конвоиров выбирал себе жертву и начинал за ней охотиться. Он всеми силами, уловками и хитростями старался выманить жертву из оцепления. Часто обманом, если умный и опытный бригадир не успевал предупредить новичка.

Скажет солдат такому:

– Эй! Мужик! Принеси-ка мне вон то брёвнышко для сидения!

– Оно за запреткой, гражданин начальник.

– Ничего, я разрешаю. Иди!

Вышел – очередь из автомата, и нет человека. Случай типичный, банальный. С одной стороны по инструкции конвоир может приказать заключённому выйти из оцепления. По этой же инструкции он