Царства смерти - Кристофер Руоккио

все равно одолевала, и со временем я перестал бродить по темнице, словно тигр по клетке, и ограничился тем, что тихо бормотал себе под нос. Я все меньше и меньше спал, и пусть мои раны затянулись, меня одолела какая-то непонятная слабость, усиленная грустью оттого, что мои друзья были мертвы или пленены. Но во мне еще теплился последний, пугающий лучик надежды, который не позволял все время грустить.

Я не готов был это принять. Не готов был выбрать.

Дверь открылась, и ее скрип вытащил меня из унылого пространства между сном и явью.

– Uimmaa o-tajun! – прохрипел сьельсин.

Я медленно пошевелился, не в силах сразу подняться от недосыпания. В пещеру вошли пятеро воинов Пророка в блестящих черных доспехах с эмблемой «Белой руки» на груди.

– Ijanammaa o-tajun junne wo!

«Держите его, чтобы не дергался!»

Один, в темно-синей накидке поверх доспехов, символизировавшей офицерское звание, стоял в стороне, пока остальные держали меня и надевали наручники. Я не сопротивлялся, и солдаты грубо подняли меня, расцарапав кожу когтями.

Спустя долгие дни и недели молчания язык не слушался.

– Куда вы меня ведете? – спросил я.

Они непонимающе моргнули, один дал мне подзатыльник. Я повторил вопрос на сьельсинском.

Офицер осклабился прозрачными зубами, но не ответил.

– А Великий точно запретил нам позабавиться? – спросил один из воинов, наклонив рогатую голову.

– Suja wo! – рявкнул офицер, оттолкнув от меня подчиненного. – Это для князя! Приказ есть приказ! Было сказано «целым и невредимым», а ты забавляться хочешь?! – Сьельсин растопырил ноздри. – Не видишь, оно же вообще другого рода. Подохнет, как и твой отпрыск. А мы потом на стол к Великому попадем. Ясно тебе, Гурана? – Он снова пихнул солдата.

– У меня уже сил нет вынашивать! – ответило Гурана.

– Так засунь его куда-нибудь еще, – огрызнулся командир. – Это для князя!

Даже спустя почти три столетия я не полностью овладел языком ксенобитов. Безусловно, меня можно было считать едва ли не главным экспертом в Империи, но нам по-прежнему были неизвестны многие аспекты сьельсинской культуры. У сьельсинов не было городов и библиотек, информация передавалась из поколения в поколении почти исключительно устно, благодаря хранителям-баэтанам вроде Танарана, и смысл этого обмена репликами был мне до конца не ясен.

Однако я догадывался, о каких забавах говорило Гурана. Несмотря на голод и сонливость, я понял, что мои враги только что открылись для меня с новой ужасной стороны. Сьельсины были гермафродитами, однополыми существами, но при этом имели две роли, активную и пассивную, – акаранта и иэтумна. В начале войны считалось, что сьельсины размножаются подобно нам, осеменяя друг друга, но все оказалось сложнее. Они размножались при помощи партеногенеза, и любой из них мог самостоятельно зачать себе ребенка, который являлся его генетическим дубликатом. Вместо того чтобы осеменять партнеров, сьельсины подселяли к ним уже готовых эмбрионов, после чего зародыш приобретал некоторые генетические черты носителя. Таким образом ребенок, изначально бывший точной копией одного родителя, получал черты другого. Наши маги называли этот процесс «чародейством». Более того, если второй родитель не желал вынашивать плод, то мог на малом сроке передать его другому, так что ребенок становился продуктом не двух, а трех или даже более родителей.

Но я и представить не мог, что носителем не обязательно должен был быть представитель сьельсинской расы.

Меня едва не стошнило, но я ничего не сказал потащившему меня из камеры офицеру.

Чем дальше мы уходили, тем громче по коридору разносились крики. Сьельсин в железной маске провел мимо нас группу скованных цепью людей-рабов в ошейниках. В тусклом красном освещении невольно рождались ассоциации с попаданием в ад после смерти. Конвоиры бо́льшую часть пути молчали, сопровождая меня по витой лестнице, вырубленной прямо в скале. Бледные стены с низко повешенными светильниками слабо отсвечивали рыжим. Мы поднимались все выше и выше.

Внешний облик коридоров изменился. Я больше не видел отесанного камня, пробитых в нем ходов и закрытых тоннелей. Поднявшись еще по одной лестнице, мы прошли между двумя жуткими скульптурами – трехголовыми сьельсинами, глядящими в разные стороны черными стеклянистыми глазами, в которых были спрятаны камеры слежения, не упускавшие из виду никого, кто проходил здесь. Затем мы вышли в просторный зал с высокими, похожими на черные кости, ребристыми сводами, под которыми разносилось эхо. Встречные сьельсины бросали свои дела и глазели на нас, некоторые поспешно убирались с дороги. Большинство носило уже привычные взгляду темные, органического вида доспехи. Одни ходили группами, другие стояли на часах, гордо подняв к кровавому свету лица в белых масках и рогатые гребни. На многих были шелковые мантии или безрукавки белого, серого или синего цвета, реже – зеленого и фиолетового. Среди них с пустыми глазами бродили изможденные люди-рабы, голые или в лохмотьях. Несколько человек пронесли паланкин, где восседал хозяин-сьельсин. Какой-то мужчина, словно двуногий мул, таскал из прохода в проход тяжелые мешки.

Это была улица.

Сьельсинская улица.

Мальчик во мне остановился бы, разинув рот, но конвоиры не позволили. Они толкнули меня вперед, мимо таращащихся рабов. По землистому цвету кожи я принял их за лотрианцев, но среди них был один седовласый мужчина с зелеными глазами, который мог быть уроженцем Империи. Наши взгляды ненадолго встретились, но достаточно, чтобы я прочитал по его губам одно-единственное слово.

«Палатин».

Я кивнул. Мужчина отвел глаза.

Гурана с конвоирами провели меня мимо шеренги ксенобитов-охранников и втолкнули в коридор, выходивший в поистине громадный зал, больше, чем купола Ведатхарада и подземные чертоги Воргоссоса. Тут я действительно остановился в восхищении, за что был награжден тумаками от Гураны. Перед нами протянулся узкий мост над бездной; множество таких же мостов, похожих на спицы громадного колеса, вели к причудливо искривленному зданию, Дхар-Иагону, дворцу-крепости в самом сердце Дхаран-Туна. Высокие заостренные врата, освещенные сиянием жидкой магмы, исходящим из бездны внизу, дожидались, чтобы впустить меня.

Когда до них было рукой подать, раздался пронзительный клич, и гигантские ворота распахнулись. Шаркая огрубевшими ступнями по гладкому камню, я вошел, подталкиваемый ксенобитами, под арку и оказался в большом зале, по обе стороны которого увидел чудовищные барельефы.

На них были изображены не сьельсины.

Когда мы проходили в сени этих монолитов, мои конвоиры подняли голову, тем самым демонстрируя покорность. Я невольно скопировал их жест, уставившись на барельефы с ужасом и восхищением. Тогда мне не пришло в голову, что у нас со сьельсинами все было наоборот: они наклоняли голову, когда искали драки, и поднимали, обозначая повиновение, в то время как мы кланялись, чтобы проявить почтение, и выпячивали подбородки, провоцируя оппонента. Жест, которым они