Круглый год с литературой. Квартал второй - Геннадий Красухин

Эту фразу произносит судья Бэзил в раннем рассказе Г.К. Честертона «Невероятные приключения майора Брауна».

Да, Гильберт Кийт Честертон, умерший 14 июня 1936 года (родился 29 мая 1874-го), тогда ещё не определился с героем. Это потом имя Брауна прочно закрепится за патером. И отец Браун Честертона заставит с неменьшим интересом и напряжением следить за своей логикой, чем заставляет это сделать читателя Шерлок Холмс Конан-Дойля. А в раннем своём рассказе роль детектива Честертон определил судье Бэзилу, которому будет вторить его наследник патер Браун:

– Я думаю, что самое трудное – это убедить кого-нибудь в том, что ОхО=О. Люди верят самым странным вещам, если они идут подряд. Макбет поверил трём словам трёх ведьм, несмотря на то, что первое он сказал им, а последнее он мог осуществить только впоследствии.

Главный конёк детектива Честертона – его безукоризненная логика. Причём мыслит отец Браун в полном соответствии с догматами христианской веры.

Тем более это ему легко было сделать, что сам Честертон был глубоко верующим человеком, написал религиозно-философские трактаты, посвящённые апологии христианства «Что стряслось с миром», «Ортодоксия»), книги о великих учителях церкви («Св. Франциск Ассизский», «Св. Фома Аквинский»).

Всего Честертон написал около 80 книг. Он работал во всех литературных жанрах, писал стихи, рассказы, эссе, пьесы, романы. И всё делал великолепно.

Закончу стихотворением Честертона в переводе Григория Кружкова:

ПОСВЯЩЕНИЕ Э. К. Б.

Мы были не разлей вода,Два друга – я и он,Одну сигару мы вдвоёмКурили с двух сторон.Одну лелеяли мечту,В два размышляя лба;Всё было общее у нас —И шляпа, и судьба.Я помню жар его речей,Высокий страсти взлёт,Когда сбивался галстук вбок,А фалды – наперёд.Я помню яростный порывК свободе и добру,Когда он от избытка чувствКатался по ковру.Но бури юности прошлиДавно – увы и ах! —И вновь младенческий пушокУ нас на головах.И вновь, хоть мы прочли с тобойНемало мудрых книг,Нам междометья в трудный часПриходят на язык.Что нам до куколок пустых! —Не выжать из дурёхНи мысли путной, сколько имНи нажимай под вздох.Мы постарели наконец,Пора и в детство впасть.Пускай запишут нас в шуты —Давай пошутим всласть!И если мир, как говорят,Раскрашенный фантом,Прельстимся яркостью даровИ краску их лизнём!Давным-давно минули дниУнынья и тоски,Те прежние года, когдаМы были старики.Пусть ныне шустрый вундеркиндВлезает с головойВ статистику, и в мистику,И в хаос биржевой.А наши мысли, старина,Ребячески просты;Для счастья нужен мне пустяк —Вселенная и ты.Взгляни, как этот старый мирНеобычайно прост, —Где солнца пышный каравайИ хороводы звёзд.Смелей же в пляс! и пусть из насПосыплется песок, —В песочек славно поигратьВ последний свой часок!Что, если завтра я умру? —Подумаешь, урон!Я слышу зов из облаков:«Малыш на свет рождён».

15 ИЮНЯ

В день рождения Лицея 1825 года, обращаясь к своим друзьям-лицеистам, Пушкин писал:

Пируйте же, пока ещё мы тут!Увы, наш круг час от часу редеет;Кто в гробе спит, кто дальный сиротеет;Судьба глядит, мы вянем; дни бегут;Невидимо склоняясь и хладея,Мы близимся к началу своему…Кому ж из нас под старость день ЛицеяТоржествовать придётся одному?

«Торжествовать», то есть отмечать лицейскую годовщину одному, выпало Александру Михайловичу Горчакову, достигшему при Александре II вершины государственной карьеры: он был назначен канцлером. А до этого занимал пост министра иностранных дел и сохранял его почти до самой смерти.

Ясно, что внешняя политика России в те времена во многом связана с именем князя Александра Михайловича Горчакова, родившегося 15 июня 1798 года.

Многократный посол при Николае I во многих государствах, он назначен был Александром II министром иностранных дней сразу же после окончания бесславной Крымской войны.

Правда, некоторые нынешние историки вовсе не считают Крымскую войну бесславной, не признают поражения в ней России. Несколько лет назад я прочёл в газете «Аргументы и факты» о том, что некая конференция, посвящённая знаменитой Крымской войне 1853–1856 гг., пришла к выводу, что русские в ней победили. «Старá шутка!», – как кричали булгаковские герои. До этой конференции о Крымской войне иначе не говорили как о «позорной» для русского оружия. Но вот устроители конференции – Центр национальной славы России и фонд Андрея Первозванного – стали утверждать, что это выдумка советских историографов. Что не преследовало правительство Николая I в Крымской войне никаких экономических или политических целей: «Стоит прочитать те же императорские манифесты о её начале и прекращении, из которых видно: главная цель войны, декларируемая в первом документе, – обеспечение традиционных прав Православной церкви на Святой земле. И она же в результате достигнута полностью».

Императорские манифесты, конечно, лучшее свидетельство того, ради чего затевали войну и ради чего её закончили. В них столько же правды, сколько в известной речи Сталина на параде 7 ноября 1941 года: «В Германии теперь царят голод и обнищание, за 4 месяца войны Германия потеряла 4 с половиной миллиона солдат. Германия истекает кровью, её людские резервы иссякают, дух возмущения овладевает не только народами Европы, подпавшими под иго немецких захватчиков, но и самим германским народом, который не видит конца войны».

Мне скажут: а что же оставалось делать Сталину, который напутствовал уходящих на фронт солдат? Он врал, чтобы ободрить армию.

Вот и царские манифесты о начале и прекращении войны врали, чтобы ободрить подданных. Но своей цели не достигли. Ведь это не советский историк Е. В. Тарле, а великий русский поэт Фёдор Иванович Тютчев оценил итоги Крымской войны и роль царя в ней: «Чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злополучного человека».

Как и Николай I, Тютчев был убеждён, что «Москва и град Петров, и Константинов град – / Вот царства русского заветные столицы…» Тютчев жаждал войны с Турцией за Константинов град, то есть за Константинополь, захваченный турками и переименованный ими в Стамбул в 1453 году, торопил с этой войной правительство Николая, не сомневаясь, что Россия сумеет реализовать свои (или его) панславистские амбиции:

Не верь в святую Русь кто хочет,Лишь верь она себе самой, —И Бог победы не отсрочитВ угоду трусости людской.То, что обещано судьбамиУж в колыбели было ей,Что ей завещано векамиИ верой всех её царей, —То, что Олеговы дружиныХодили добывать мечом,То, что орёл ЕкатериныУж прикрывал своим крылом, —Венца и скиптра ВизантииВам не удастся нас лишить!

Удалось, однако! Ни византийского «венца и скиптра», ни контроля над проливами Николай получить не смог. Русская эскадра была разгромлена, Севастополь лежал в руинах. Более чем вероятно много раз высказанное предположение, что поражение русской армии привело императора, отличавшегося отменным здоровьем, к скоропостижной кончине. Подписанный в Париже мирный договор, по которому Россия лишилась значительных своих территорий и своего влияния на Балканах, победным можно назвать только при очень разгорячённом воображении! Мирный договор объявлял Чёрное море нейтральным и запрещал России иметь там военный флот и какие-либо военные базы. Этот запрет, как написал автор газеты, о которой я веду сейчас речь, «был фактически преодолён спустя 15 лет». Да, Лондонская конвенция от 17 марта 1871 года разрешила России и Турции держать военные суда в Чёрном море. Однако запрещала России их хождение через проливы. Это было несомненным дипломатическим успехом канцлера Горчакова. А всё-таки, хорошо это или плохо, что 15 лет Россия не имела возможности защитить свои черноморские берега? Это что – свидетельство победы русского оружия?