Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта - Владимир Корнилов

Белогвардейский генерал Б. Штейфон, в эти дни (еще будучи полковником) обитавший в Харькове, вспоминал, как легко можно было приобрести оружие любого типа, даже пушки: «Недостатка в оружии не было, ибо и приехавшие с фронта солдаты и солдаты местного гарнизона охотно продавали оружие — ружья, патроны, револьверы, ручные гранаты и даже пулеметы. Когда я узнал, что на вокзале находится проезжающий куда — то артиллерийский эшелон, любопытства ради я послал спросить артиллеристов: не продадут ли они орудие? Оказалось, что подобный вопрос никого не удивил и эшелонная солдатня лишь деловито осведомилась:

— А вам как требуется — с упряжкой (т. е. с лошадьми) или само орудие?

И за «само орудие» запросили по тысяче рублей, обещая в придачу и снаряды… Таким образом, оружие можно было легко и дешево приобрести в любом количестве»[630].

«Донецкий пролетарий» так описывал обстановку в столице ДКР: «В Харькове наглость грабителей дошла до невероятных пределов. Их дерзость увеличивается с каждым днем. Грабители сорганизовались, хорошо вооружены с ног до головы и совершают нападения не только на отдельных лиц, но и на дома, по заранее разработанному плану. Не проходит спокойно ни одной ночи. Раннее утро уже разносит печальную весть о новых грабежах и убийствах»[631].

Об экипировке харьковских бандитов того времени можно судить по описанию банды некоего Терешко, которая устроила 14 марта налет на губернскую продовольственную управу в центре города — на Губернаторской улице (ныне ул. Дарвина). В налете принимали участие до 40 человек, «вооруженных буквально с ног до головы: у каждого было по 5 наганов и вольтов, карманы набиты патронами и, сверх того, каждый имел 5 ручных бомб». Недаром современные харьковские газеты, описывая бандитские налеты 1918 г., пишут, что в столице ДКР «бушевали страсти, рядом с которыми сюжет самого крутого вестерна покажется комедийным»[632].

Несложно догадаться, что в таких условиях на наркомат юстиции, возглавлявшийся Виктором Филовым, и правоохранительные органы ДКР возлагались особые надежды. Сами харьковцы требовали более чем решительных и даже жестоких мер по отношению к грабителям. В то же время грубые действия Антонова — Овсеенко и Войцеховского, не утруждавших себя соблюдением юридических формальностей, встречали не меньший огонь критики, чем бездействие милиции. Филову надо было найти некий баланс между чрезвычайными мерами и законностью.

Однако для соблюдения законности нужно было руководствоваться хоть какими — то законами. Нарком по судебным делам оказался моментально завален запросами с мест по поводу того, чьи законы действуют на территории Донецкой республики — тогда ведь их штамповали и Центральная Рада, и Питер, и ЦИК Украины. В одном из первых своих распоряжений Филов четко и однозначно определил: «В пределах Донецкой Республики Советов действуют общероссийские законы… Местные суды решают дела именем Российской Республики и руководствуются в своих решениях и приговорах законами свергнутого правительства лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию». Этот лаконичный ответ лишний раз подтверждает тот факт, что руководители ДКР не рассматривали Донецкую республику как отдельную государственную единицу, считая ее составной частью Российского государства. Ссылка же на «революционное правосознание» как ключевой элемент при вынесении судебных решений наверняка должна была повергнуть в шок опытных юристов. В этой связи Филов руководствовался декларацией о деятельности Совнаркома ДКР, которая объявляла: «Совет установит начала рабоче — крестьянского правопорядка во всех отношениях правосудия и управления, предоставив широкую инициативу в их отправлении самодеятельности самих трудящихся и эксплуатируемых масс народа»[633].

«Самодеятельность трудящихся» в реформе судебной системы проявилась в повсеместном создании в России так называемых «революционных трибуналов», в состав которых делегировались особо доверенные и уважаемые лица от Советов, чаще всего совершенно не знакомые с устройством судебной системы. Был создан подобный трибунал и в Харькове — еще в январе местный совет принял «Положение о революционном трибунале». Первое заседание такого трибунала состоялось 21 января 1918 г. и председательствовал на нем И. Межлаук, родной брат В. Межлаука, который через несколько дней стал наркомом финансов Донецкой республики.

Родился 16(28) сентября 1896 г. в Ростове — на — Дону. Большевик с апреля 1917 г. Журналист, литератор.

Фигура Виктора Филова, как и его ростовского соратника Жакова, была бы малоизвестна, если бы не воспоминания о нем и его семье известной писательницы Веры Пановой, которая начинала свое творчество, работая подчиненной у Филова в газете «Трудовой Дон» (Ростов). Она, кстати, приходилась родственницей Филову и, по ее же признанию, запечатлела его образ в «Сентиментальном романе» — Филов выступил прототипом одного из персонажей, редактора Дробышева: «Дробышев и в редакции редко сидит — ходит, разговаривая, по кабинету или стоит у стола, опершись на стул коленом… Деловитый, с быстрым взглядом, с повелительной посадкой головы. И речь у него быстрая и повелительная».

Окончил 2 курса юридического факультета. К осени 1917 г. входил в руководство большевиков Ростова, безуспешно организовывал его оборону от Каледина. Вместе с Васильченко перебрался в Харьков, где редактировал «Донецкий пролетарий», активно публиковался. В 1918 г. — нарком юстиции ДКР. В связи с несогласием обсуждать вопрос о присоединении ДКР к Украине вступил в публичный конфликт с руководством, за что был исключен из партии.

По словам Пановой, Филов («Дробышев») был в немецком плену. В 1920–1930–е годы возглавлял газету «Трудовой Дон» (затем — «Молот»), был заведующим орготдела краевого комитета партии. М. Шолохов жаловался лично Сталину по поводу излишней жесткости Филова (Шолохов называл его «подхалимом краевого масштаба») относительно крестьян Вешенской во время голода 1933 г. В то же время Каганович вменял Филову в вину недостаточную жесткость по отношению к виновникам «кулацкого саботажа». В 1934 г. избирался делегатом XVII съезда ВКП(б) от Азово — Черноморской организации. Затем был понижен в должностях, переведен в Москву.

Арестован в августе 1937 г. Расстрелян 23 октября 1938 г. в Воронеже за троцкизм и «диверсионно — вредительскую деятельность». Реабилитирован в июле 1956 года.

Не надо путать трибуналы периода существования ДКР с теми судилищами и различными «революционными тройками», которые возникли по всей России в последующие годы Гражданской войны и пачками расстреливали людей без соблюдения хотя бы бутафорской судебной процедуры. Трибуналы, создававшиеся в Донкривбассе в начале 1918 г., скорее напоминали собой современные судебные реалити — шоу, в которых «народные заседатели», «народные прокуроры» и «народные адвокаты» под улюлюканье и аплодисменты солидной зрительской аудитории целыми днями заседали, рассматривая в первую очередь жалобы на «спекулянтов» и «мироедов». Публика толпами валила на эти шоу, пришлось вводить даже билеты — благо, они не продавались, а распространялись через разнообразные фабричные и партийные комитеты. Ажиотаж, который царил вокруг заседаний трибунала, описала газета «Возрождение»: «Вход был по билетам, но этот порядок не удалось соблюсти. Огромной лавой рабочие вошли в театральный зал своего дома и заняли буквально все места как вверху, так и внизу. Не было ни одного свободного места, стояли в проходах, всюду, очень многим не удалось проникнуть внутрь. Они остались стоять на улице, здесь толпа росла все больше и больше». Практически каждое заседание Харьковского трибунала сопровождалось подобным наплывом публики[634].

Анонс очередного шоу — заседания Революционного трибунала

Вот как происходило одно из первых публичных разбирательств трибунала — по делу купца Ивана Рындина, обвиненного в спекуляции. Вина купца состояла в том, что он распродавал по завышенным ценам муку, сахар и шоколад, которые были ранее описаны продкомитетом станции Основа. Обвинителем выступал большевик Буздалин. Защита в лице помощника присяжного поверенного Постолова произнесла душещипательную речь о природе спекуляции: «Это система хозяйства в стране, обремененной войной. Не Рындин породил спекуляцию, а война. Судьи как марксисты должны это понять. Негодование на Рындина имеет подкладку не в спекуляции, а в его игнорировании власти». Но эти аргументы не подействовали на судей, которые после получасового совещания вынесли довольно жесткий по тому времени приговор 6 месяцев общественных работ на шахтах Донбасса и конфискация имущества. Приговор приводился к исполнению немедленно. Стоит обратить внимание, что трибуналы ДКР выносили приговоры не о расстрелах, а о принудительных работах[635].