Переплет - Бриджет Коллинз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я зевнул и шагнул в комнату. Коробки и старая мебель громоздились так плотно друг к другу, что я с трудом нашел проход между ними. Заметив у стены прямоугольный сверток, укутанный отрезом грязного бархата, я развернул ткань и увидел портрет бледной женщины с темными глазами и такими же темными кудряшками; фоном служили цветущие заросли. Женщина устало и безжизненно взирала на меня с полотна. Внизу на раме значилось: «Элизабет Сэс-сун Дарне». Мать Люциана? Навряд ли, портрет был слишком старым; должно быть, это его бабушка. Я стал внимательно рассматривать ее лицо, пытаясь увидеть сходство. Взгляд у женщины на портрете был странный, меланхоличный и отсутствующий, – совсем не такой, как у Люциана, его-то глаза блестели смекалкой, – но в форме лба, пожалуй, было что-то похожее…
Я отступил назад, чтобы получше рассмотреть портрет, и наткнулся на большой жестяной короб. Взметнувшаяся пыль защекотала ноздри, и я чихнул. И тут же от неожиданности сел на пол, чуть не раздавил коллекцию бабочек под стеклом.
Прямо передо мной стояла коробка поменьше. Я подтянул ее к себе и открыл.
Там были книги.
Книги? Я чуть было не оттолкнул коробку. Теперь, когда я знал, что представляют из себя книги, я боялся к ним прикоснуться, точно они переносят заразу. Но что плохого может случиться со мной здесь, на этом теплом тихом чердаке, в доме, где мирно спит Люциан?
Я взял книгу, лежавшую на самом верху, и не почувствовал головокружения и тошноты, как тогда, на ярмарке в День Пробуждения, когда раскрыл книгу, купленную у торговца. Слова перед глазами были просто словами, и больше ничем.
«На заре моего детства, в нежные годы, когда солнце отрочества еще не взошло надо мною и не расцвели бутоны моего девичества, невинность мою впервые осквернило вторжение мужчины».
Я перевернул страницу. Рассказ продолжался в том же напыщенном тоне, со множеством аллегорий и упоминаний Венеры и Приапа.
«Его громадный жезл, который он направил не в открытые врата моего сада наслаждений, а в другую дверь, служившую целям куда более приземленным…»
Я засмеялся.
– Что ты делаешь?
Я обернулся. Прислонившись к дверному косяку, на пороге стоял Люциан, растрепанный и почти раздетый. На нем была моя рубашка, застегнутая на одну пуговицу. Спокойный и заспанный, он, улыбаясь, подошел ко мне. Я думал, что он меня поцелует, но он вдруг замер.
– Что это?
– Книга. Здесь нашел. Но, кажется, с ней что-то не так. Она не такая, как…
– Как ты можешь это читать? – Он забрал у меня книгу и замахнулся, точно хотел зашвырнуть ее в угол. Но потом открыл и пролистал несколько страниц.
– Ого!
– Что там?
– Кажется, это подделка. Роман. Вот почему она здесь, а не у отца… Смотри.
На форзац из узорчатой бумаги был наклеен ярлык с именем переплетчицы.
– Это не может быть настоящим переплетом мадам Сау-эрли. Они даже ее имя с ошибкой написали: здесь «э» пропущено.
– Я совсем не понимаю, о чем ты говоришь, Люциан.
– Мадам Сауэрли? Это самая известная переплетчица порнографических книг, она жила сто лет назад. А, ты имеешь в виду романы! – презрительно усмехнулся он. – Это ненастоящие книги. Их пишут, как пишут в журналах, придумывают всё. Они не про реальных людей. Это не настоящие воспоминания, а выдуманные. Но неважно. – Он закрыл книгу и с тенью улыбки на лице покачал головой. – Ты совсем ничего не знаешь. Святая наивность.
– Откуда мне знать о том, о чем мне никто никогда не рассказывал?
– Еще бы. У твоих родителей чистая душа. Но не тревожься. Мне нравится твоя неиспорченность.
– Иди к черту, Дарне.
– Нет, серьезно. Очень нравится. – Он наклонился, прижался губами к моей щеке и прошептал: – Ты невинен во всем. Ни разу не читал книг, не был с девчонкой – или с парнем, раз на то пошло, не считая меня. – Он отстранился, улыбаясь во весь рот, а я в шутку замахнулся на него, но он поймал мою руку, и улыбка вдруг стерлась с его лица. Мы переглянулись.
Внизу раздался глухой стук. Люциан повернул голову и прислушался.
– Кто-то стучит в дверь? – спросил он.
– Не знаю. Разве дверь не открывает экономка? – Вдруг летняя тишина показалась очень хрупкой; мне не хотелось, чтобы нашу идиллию нарушил кто-то извне, пусть даже на миг.
– Если ты имеешь в виду кухарку, та приходит лишь по вечерам.
– А дядя?
– Вряд ли. Придется мне спуститься.
Он встал и принялся застегивать рубашку.
– Правда? – Я потянулся и стал расстегивать пуговицы, которые он только что застегнул. – А что, если кто-то помешает тебе одеться? Может, тебе стоит спуститься в таком виде?
– Очень смешно, Эмметт. – Но он не смеялся. – Наверное, это булочник.
– Давай голодать. Мне все равно. – Стук усилился, а потом прекратился. – Видишь? Проблема решилась сама собой.
– Ладно. – Он сел и позволил мне расстегнуть рубашку до конца. В ямке между ключиц блестели капельки пота. Но когда я наклонился к нему, он слегка отстранился, и наши губы не соприкоснулись.
– В чем дело?
– Книга, – промолвил он. – Как ты понял, что это подделка? Ты же сразу догадался, верно?
– Не знаю. Во мне ничего не екнуло. А это важно?
– Нет. Но твое чутье впечатляет. Ты бы понравился моему отцу. – Я заметил в его глазах недобрый саркастический блеск, и мне стало не по себе. – Эмметт, ты для меня загадка. Такой невинный и вместе с тем…
– Может, хватит уже про мою невинность?
– Ладно, больше не буду, – улыбнулся он, – но только если ты позволишь мне уничтожить ее окончательно.
Конюшенные часы пробили четыре, и мы вдруг поняли, что страшно проголодались. Выкарабкались из уголка, который обустроили себе между коробками – «С ума сойти, мы только что занимались этим на глазах у моей бабушки!», – и спустились вниз. Прокравшись
