Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

и на любом другом не показывали ничего настолько отвратительного и отталкивающего»7. С этими мнениями согласился ряд критиков в СМИ, назвавших постановку «тошнотворной историей без какой-либо надежды на будущее»8 и «картиной мира, которую я больше никогда не хочу видеть»9. Статья в The Daily Express о постановке называлась «Миллион кошмаров»10.

Постановка была разбита на две части, и вторая часть должна была выйти в эфир в следующий четверг. После того как Картье угрожали убить, ВВС пришлось нанять режиссеру телохранителя, а Кашинг отключил телефон, чтобы не принимать оскорбительных звонков. В программе Panorama Малкольм Маггеридж спорил с муниципальным бюрократом из Танбридж-Уэллс, утверждавшим, что после подобных передач страну ждет волна разгула преступности. В среду в парламенте одна группа консерваторов, используя общественное недовольство ужасами, вынесла проект резолюции, осуждающей тенденцию ВВС «потакать садистским и извращенным вкусам»11, в то время как другая группа сочла, что постановка романа Оруэлла была полезна, поскольку продемонстрировала то, как работают методы тоталитаризма.

Постановка романа на ТВ сделала имя Оруэлла известным большинству англичан. Большую часть года издательство Secker & Warburg продавало 150 романов Оруэлла в твердой обложке в неделю. На следующую неделю после трансляции продажи подскочили до 1000 в неделю, а выпущенное Penguin издание в мягкой обложке продалось в размере 18 000 экземпляров. Роман стал настолько известным, что в комической передаче The Goon Show сделали пародию под названием «Тысяча девятьсот восемьдесят пятый», в которой исполнявший главную роль комик Гарри Сиком работал в Big Brother Corporation, то есть на BBC. В передаче Гарри Сиком громко заявил: «Вас предупредили. Эту программу нельзя слушать!»12 Оруэллу бы понравились шутки о бюрократии и ужасной еде в столовой BBC.

Многие из смотревших тот спектакль на BBC получили не совсем правильное представление о творчестве Оруэлла, что заставило одного из критиков писать о том, что писатель, «возможно, получит незаслуженную репутацию первого в новом поколении создателей литературных ужасов»13. Картье говорил Express, что, «если бы кто-нибудь в 1910 году написал роман, назвал его “1954” и описал в нем тоталитарные правительства, промывку мозгов, концентрационные лагеря, рабский труд, ужасы атомной и водородной бомбы, то его, скорее всего, обвинили бы в диком преувеличении, а также мрачном и нездоровом ходе мысли»14.

ТВ-постановка подчеркнула важное политическое значение романа. В Express начали печатать сокращенную версию романа, а в The Daily Mail хвалили то, как писатель показал «ужасы коммунизма». Аплодисменты «правых» смешивались с недовольными воплями «левых», некоторые из них начались подозрительно рано15. Источник в ВВС говорил прессе, что первые звонки в компанию пошли спустя всего десять минут после начала трансляции, что может являться доказательством «политической непредрасположенности»16. На странице писем читателей The Manchester Guardian развернулась схватка поклонников Оруэлла и представителя английской компартии Палме Датта. Датт утверждал, что роман «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» является «самой обычной, низкой и антисоциалистической пропагандой со стороны тори, сваренной выпускником Итона и бывшим колониальным полицейским». Датт также писал: «Власти пытались засунуть Оруэлла в глотку публике, но она его выблевала». Написавшие на следующей неделе читатели единогласно не согласились с этим утверждением, и один из них заявил что «типичное мозгопромывочное[52] письмо от “Большого Брата Великобритании” – мистера Палме Датта – подтвердило правильность реакции на радиопьесу»17.

Эти перипетии свидетельствовали о судьбе романа Оруэлла в десятилетие, во время которого шла война в Корее, восстание в Венгрии, а у власти были Мао и Маккарти. Либералы и социалисты пытались понять непростые намерения автора, а правые и левые соответственно ликовали и критиковали роман как проявление пропаганды холодной войны. Марксистский историк Исаак Дойчер писал, что, вне зависимости от того, хотел этого Оруэлл или нет, роман превратился в «идеологическое супероружие»18.

До ТВ-спектакля лондонская Times писала, что культурное влияние романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» является «маргинальным»19. Возможно, так оно и было, если сравнивать с цифрой в семь миллионов телезрителей, по всем другим показателям книга была потрясающе успешной. В первые два года после выхода издательство Secker & Warburg продало 50 000 экземпляров романа в твердой обложке, а количество проданных в мягкой обложке книг издательства Penguin было гораздо больше20. В США книга пробыла в списке бестселлеров The New York Times в течение двадцати недель. Было продано 170 000 экземпляров в твердой обложке, 190 000 через Book-of-the-Month Club, 596 000 экземпляров в рамках серии адаптированных и укороченных книг Reader’s Digest Condensed Books и 1 210 000 в мягкой обложке от издательства New American Library. Вот это уж точно нельзя считать «маргинальным».

Одна из причин феноменального успеха романа – талант Оруэлла в создании неологизмов. В 1942 году Оруэлл писал, что «Киплинг является единственным английским писателем нашего времени, который добавил новые фразы в язык»21. После выхода романа «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» можно в эту категорию добавить и самого Оруэлла. Журналисты любят новые слова, в особенности те, которые упрощают сложные явления. Найджел Нил писал в Radio Times: «Некоторые придуманные им слова: мыслепреступление, дыра памяти, лицепреступление, новояз, нелицо и другие вошли как предупреждение в лексикон 1950-х»22.

По данным оксфордского словаря английского языка, слово «новояз» впервые вошло в обиход в 1950 году, «Большой Брат» и «двоемыслие» – в 1953-м, «мыслепреступление» и «нелицо» – в 1954-м. Прилагательное «оруэллианский» впервые появилось в эссе о модных журналах Мэри Маккарти в 1950 году[53]. Тогда же, в 1950-м, канцлер казначейства Хью Гейтскелл обвинил оппозицию консерваторов в том, «что покойный Джордж Оруэлл в своей книге, которую уважаемые члены парламента могли читать, а могли и не читать, под названием “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый”, назвал “двоеречием” (doublespeak)»24. На самом деле такого слова в романе не встречается, но с тех пор оно вошло в политику. Уинстон Черчилль назвал роман «исключительно выдающейся книгой»25.

Из всех придуманных Оруэллом неологизмов одним из самых популярных стало выражение «Большой Брат». В 1950-е это выражение использовали в выступлениях в парламенте по поводу консервативного правительства, лейбористов, президента Эйзенхауэра, лорда Бивербрука, КНР, оманского халифата, палаты лордов, руководства профсоюзов, почтовой службы и комиссии по углю. Когда во время парламентских дебатов 1956 года по вопросу топливной политики один член парламента возразил, что ему не нравится используемый в его адрес термин «Большой Брат», спикер палаты спокойно ответил: «А я думал, что термин используется в уважительном смысле»[54]26.

Факт цитирования Оруэлла означал, что цитирующий (обоснованно или необоснованно) претендовал на определенный морально-этический уровень. Писатель, который удостоился