Министерство правды. Как роман «1984» стал культурным кодом поколений - Дориан Лински

упоминания в Who’s Who только в год своей смерти и за всю жизнь был награжден лишь литературный призом в 1000 долларов от Partisan Review, очень быстро получил общепринятую репутацию честного и приличного человека. После каждого переиздания одной из книг Оруэлла рецензенты признавали его ограниченность в качестве писателя, критика и политического мыслителя, но неизбежно называли его гением моральной чистоты, который в грязное время не замарал себе руки. Стивен Спендер писал в спецвыпуске World Review, что «Оруэлл был в реальности тем, кем сотни других делали вид, что являются. Он был настоящим социалистом, правдивым человеком, жившим вне классового деления»28. Во вступлении к американскому изданию «Памяти Каталонии» (в 1952 году) Лайонел Триллинг поставил Оруэлла в один ряд с такими американскими писателями, как Твен, Уитмен и Генри Дэвид Торо: «Это был человек, который говорил правду»29.

Считалось, что правду Оруэлл говорил по поводу тоталитаризма. Он не был ученым-политологом. За исключением нескольких дней пребывания в Барселоне, у него не было личного опыта жизни в условиях тоталитаризма. Он был просто журналистом, который много читал и наблюдал. Поэтому удивительно, что теорию, которую он создал на основе мемуаров, биографий, эссе, романов и репортажей, подтвердили такие серьезные ученые, как политологи Карл Иоахим Фридрих и Збигнев Бжезинский, авторы книги «Тоталитарная диктатура и автократия», а также Ханна Арендт, написавшая «Истоки тоталитаризма».

Несмотря на то что Арендт больше знала про Германию, а Оруэлл скорее интересовался Советским Союзом, они пришли к одинаковым заключениям: тоталитаризм – это есть смесь идеологии, бюрократии, технологии и террора. Арендт утверждала, что тоталитаризм ставит целью актуализацию фантазии и разрыва между мифом и реальностью, и достичь этого можно беспардонным обманом и потрясающей жестокостью.

Главным образом ради достижения полной последовательности тоталитаризму необходимо уничтожить все следы того, что мы называем человеческим достоинством… Тоталитарные идеологии стремятся не к трансформации окружающего мира и не к революционным измененям в обществе, а к трансформации самой человеческой природы30.

Схожую мысль Оруэлл высказал еще в 1939 году: «В прошлом любая тирания рано или поздно заканчивалась или ей сопротивлялись по причине “человеческой природы”… Но мы не можем быть уверенными в том, что “человеческая природа” является постоянной»31. Обе книги редактировал один и тот же американский редактор Роберт Жиро, и уже благодаря этому обе книги оказались связанными.

В 1949 году лейборист и парламентарий Ричард Гроссман издал антологию «Бог, который не удался», в которую вошли эссе разочаровавшихся бывших коммунистов Артура Кёстлера, Стивена Спендера, Игнацио Силоне, Ричарда Райта, Андре Жида и Луиса Фишера. Эта книга понравилась многим из тех, кто с удовольствием прочитал «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый», контексты сборника и романа перекликались. Спендер в своем эссе уделил много места двоемыслию и писал о том, что «коммунисты изменили значения эпитетов… абсолютно не задумываясь над тем, что неправильное использование слов вызывает полнейшую путаницу. “Мир” на их языке мог означать “войну”, а “война” – “мир”, “объединение” – “предательство изнутри”, “фашизм” – “социализм”»32. Впрочем, Оруэлл понимал, что коммунисты прекрасно знают, что делают.

В смысле морального авторитета существует значительная разница между Оруэллом и писателями, предоставившими свои эссе для сборника «Бог, который неудался». Разница эта в том, что коммунистам так никогда и не удалось обмануть Оруэлла, и поэтому некоторые считают, что он даже не был «левым». Однажды Оруэлл написал: «Диккенс – один из тех писателей, у которых, по мнению многих, стоит воровать. У него воровали марксисты, католики и, в первую очередь, консерваторы»33, даже не подозревая о том, что однажды его мысль будет применима к его собственному творчеству. Католик и тори Кристофер Холлис и правые либертарианцы из The Freeman заявляли о том, что Оруэлл – их человек, а парламентарий и консерватор Чарльз Курран (бывший журналист Evening Standard, доставший Оруэлла своим интервью) заявил, что влияние романа на британскую общественность «явилось, вполне возможно, одной из причин поражения социалистов на выборах 1951 года»34. Можно себе представить, как бы мог посмеяться Оруэлл над этим заявлением.

Левые, в лице, например, историка и члена компартии Мортона, написавшего историю утопической литературы «Английская утопия», обвиняли Оруэлла в клевете на социализм: «Никакое преувеличение не бывает слишком большим, никакая клевета слишком грязной, “Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый” для этой страны, по крайне мере, является последним словом контрреволюционных апологетов»35. После этого Мортон восславил Сталина за «реализацию утопии»36. Джеймс Уолш в The Marxist Quarterly обвинил Оруэлла в том, что тот «с криком бежит в объятия капиталистов-издателей с парой хоррор-комиксов, которые приносят ему славу и богатство»37. Уолш и Мортон писали на языке, который в 1944 году Оруэлл называл «марксистским английским, языком памфлетов»38 и пародировал в своем романе в образе фанатика, называвшего лейбористов лакеями и гиенами.

Исаак Дойчер написал в 1955 году эссе «Мистицизм жестокости», в котором выдвигал против Оруэлла более элегантные обвинения, создавая видимость честности и непредвзятости на основании весьма зыбких аргументов. Дойчер совершенно необоснованно обвинял Оруэлла в плагиате идей Замятина и Троцкого, в отрицании социализма, а также на основе встречи с писателем в 1945 году в Германии в том, что тот является параноиком, чье мировоззрение – это «фрейдистская сублимированная мания преследования»39. В конце работы Дойчер обвинил Оруэлла в том, что тот создал атмосферу излишней мелодрамы, ненависти и отчаяния:

«1984» – это скорее не предупреждение, а раздирающий вопль, возвещающий приход Черного Миллениума, Миллениума проклятия… «1984» научил миллионы людей воспринимать конфликт Востока и Запада в черно-белом цвете и показал им несуществующего монстра – козла отпущения, на которого можно свалить все беды человечества40.

Были попытки изобразить роман Оруэлла в качестве книги, описывающей только ситуацию, сложившуюся исключительно в России. Эти попытки предпринимались главным образом в Западной Германии. В рецензии на роман историка Голо Манна говорилось о том, что немцы, «возможно, в бóльшей степени, чем остальные народы, в состоянии почувствовать безжалостную возможность превращения романа Оруэлла в реальность»41. В 1949 году антикоммунизм в Западной Германии приобрел большую актуальность, чем денацификация, и такая политика была близка чувствам немцев, стремящихся позабыть недавнее прошлое. Такое видение продвигали в выпускавшемся на американские деньги издании Der Monat, в котором были перепечатаны романы «Тысяча девятьсот восемьдесят четвертый» и «Скотный двор» и в котором подчеркивалось, что Оруэлл писал о сталинской России. Все это позволяло немецким читателям не видеть никакой связи романов с нацизмом, а воспринимать их как что-то имеющее отношение исключительно к России. Не стоит утверждать, что власти и интеллектуалы