Независимость Грузии в международной политике 1918–1921 гг. Воспоминания главного советника по иностранным делам - Зураб Давидович Авалов

ориентацию Азербайджана и обеспечивало бы тыл Армении при предстоящем выяснении армяно-турецкой границы. «Западничество» же Азербайджана было бы равнозначно в данных условиях его верности и так называемой кавказской ориентации (выраженной уже раньше договором с Грузией 16 июня 1919 г.) – в противоположность советско-турецким соблазнам.

Конечно, положение, сложившееся на Кавказе, после фактического признания трех республик (в начале 1920 г.), не могло быть охранено или укреплено без установления известного мирного их соседства с российским советским государством. Задача эта – полная рисков и трудностей – не должна была считаться абсолютно невыполнимой при оценке положения в апреле 1920 г. России приходилось тогда готовиться к огромному напряжению в борьбе за свою западную границу, при одновременной угрозе со стороны сил генерала Врангеля на юге; между тем как раз в это время она стала на путь переговоров с Англией о возобновлении торговых с ней сношений – последнее московское правительство добивалось, по разным основаниям, чрезвычайно настойчиво. Все это и вдобавок отличное от Франции и более благоприятное России отношение к русско-польскому «спору славян между собой» создавало именно английскому правительству возможность, в случае осуществления политики Сан-Ремо, оказать дипломатическое содействие к установлению какого-либо modus vivendi между Закавказскими республиками и Советской Россией.

Наличность же в Батуме фактической английской базы, несомненно, усиливала эту возможность. А предложенным разрешением батумского вопроса достигалась бы в принципе возможность такого сотрудничества между западным фактором и Закавказскими республиками, при котором только и можно было вообще надеяться на сохранение ими и на дальнейшее упрочение их независимости.

Однако для этого от них потребовалось бы напряжение всех их сил и, прежде всего, определенная согласованность их политики. Обнаружив же в Сан-Ремо – в условиях наиболее благоприятных – неспособность к такой согласованности, Закавказские республики сами отказались от того, что естественно вытекало из усилий их начиная с 1918 г.

Глава XXXII. Уход Европы и возвращение России

84. Падение Баку; грузино-русское соглашение

Не успели закавказские делегации вернуться из Сан-Ремо в Париж, как получилось известие о падении азербайджанского правительства, провозглашении советского строя в Баку и вступлении туда красных войск. Произошло это 28 апреля 1920 г. Равновесие влияний, сложившееся на Кавказе с конца 1918 г. в пользу «европейской ориентации», коренным образом рушилось. Спекулируя на вялости великих держав и на раздорах между тремя республиками, Советская Россия решительным ударом – и, по-видимому, без кровопролития – заняла один из важнейших пунктов Закавказья (и вообще Ближнего Востока), обходя с правого фланга кавказский барьер, под прикрытием которого только и могла строиться независимая государственная жизнь трех республик.

Захват Баку особенно облегчился той беззаветной яростью, с какой, как раз весной 1920 г., армяне и татары столкнулись из-за своих территориальных споров (в Карабаге) – а также многочисленностью бакинского промышленного пролетариата – и географическим положением нефтяной столицы на Каспийском море. Однако эти обстоятельства имели, кажется, все же меньше значения, чем то массовое сочувствие Азербайджана Турции, которое было, в общем, много сильнее и жизненнее его «европейской ориентации». Азербайджан стал как бы живой связью между теми, кого история довольно неожиданно делала теперь союзниками: между Россией и Турцией.

Это не преувеличение: в 1920 г. туркофильство Азербайджана – в противоположность 1918 г. – приняло форму… русофильства: оно облегчило советской власти захват Баку!

В предстоявшем Турции испытании – ведь она, эта Турция «большого народного собрания», бросала теперь вызов всем великим державам Запада – приходилось подчинять надежды завтрашнего дня злобе нынешнего и жертвовать близкими, но пока малосильными родичами ради далеких и случайных, но действенных союзников! Впрочем, «далекие» делались теперь близкими: занятие Баку было ведь первым шагом к установлению вновь непосредственного соседства России с Турцией, взаимно друг друга подкреплявших в борьбе с Западом.

Политике кавказского средостения или «буферного новообразования» угрожал конец. Захват Баку, сам по себе, еще этого конца не означал. Первоначальное положение, вероятно, могло бы быть восстановлено, если бы Закавказские республики были способны к солидарной политике и если бы громкие фразы различных деклараций, соглашений и прочего не прикрывали отсутствия прозорливости, твердости и патриотизма!

Грузино-азербайджанский военный союзный договор оказался простым «клочком бумаги». Соглашение армяно-азербайджанское конца 1919 г. о миролюбивом разграничении – тоже.

В сущности, падение Баку и прискорбная развязка наших переговоров в Сан-Ремо были очевидными – и почти одновременными – доказательствами полного несоответствия между лозунгом независимости, казалось бы общим для трех Закавказских республик, и действительной политикой их правительств. И пока Армения продолжала уповать на своих сердобольных заступников по эту и по ту сторону Атлантики, а Грузия убеждала себя и других в безукоризненности своего демократизма, Советская империя заняла в Баку выгоднейшее «исходное положение» для овладения всем Закавказьем и, обогатившись нефтью, чрезвычайно себя усилила в «коммерческих» переговорах с Англией 1920 г.

После Сан-Ремо перед грузинской делегацией не возникало уже сколько-нибудь сложных задач. У меня лично не оставалось к ее дальнейшим работам ни малейшего интереса, и я собирался возвращаться наконец в Тифлис. Но как раз в это время я был назначен членом особой экономической миссии Грузинской республики, по задачам которой я и работал с начала мая по ноябрь 1920 г. в Лондоне, Риме и Париже. Во главе этой миссии стоял министр финансов Грузии К. Канделаки, а в составе ее был и государственный контролер Ф. Гогичайшвили – люди, украшенные многими добродетелями, например скромностью и трудолюбием, редкими на верхах грузинской бюрократии.

Экономическая миссия эта выполнила свою задачу довольно успешно. Главное, ей удалось организовать заем в Лондоне, во многих отношениях интересный. Итальянскому капиталу, лихорадочно искавшему тогда собственного топлива, предоставлена была концессия на разработку Ткварчельского каменноугольного месторождения на Черноморском побережье Сухумской области[189]. С французской группой капиталистов был заключен договор о планомерном сотрудничестве в развитии шелководства в Грузии и сбыте коконов во Франции и так далее.

Впрочем, говорить о деятельности этой миссии не входит здесь в мою задачу. Мне вообще остается теперь упомянуть лишь о нескольких имеющих отношение к независимости Грузии фактах политического, а не экономического порядка.

Довольно скоро после известий о захвате Баку выяснилось, что весь Азербайджан «усвоил» советскую форму правления. Грузинское правительство стало на путь «непротивления злу». 30 апреля 1920 г. председатель грузинского правительства Жордания разъяснял в речи Учредительному собранию, что «если сам народ (то есть азербайджанцы) сочувствует вторжению иностранной силы в свою страну, то выступление против этой силы было бы с нашей стороны нарушением прав этого народа (sic) и привело бы одновременно к гибели войск, которые мы бы туда отправили»[190]. Читавшие «Кандида» вспомнят, конечно, по этому поводу доктора Панглосса!

Несколько позже появились сведения о столкновениях на грузино-азербайджанской границе, о переговорах