Фанфик Everything I am - Фанфикс.ру

— Тогда сними с него заклятье!»

Нет, мама точно ни при чем.

— Час от часу не легче! — стонет Хагрид, хватаясь за голову, — кто ж это тебе голову-то заморочил так, Гарри?

— Мне? — холоду в моей улыбке позавидовал бы василиск, — мне никто никогда голову не морочит, Хагрид. Мне все и всегда говорят только правду. Только узнаю я ее при этом обычно последним.

— Ты о чем, парень? — он с размаху ставит напротив меня табурет и садится, расставив колени и упираясь ладонями в сиденье перед собой.

— А то ты сам не знаешь, о чем. — Нужно будет завести специальный ежедневник: «С кем я сегодня ссорюсь». Мне пригодится.

— О… Сам-Знаешь-о-Ком?

— Да, я знаю, о ком. О Волдеморте.

Хагрида передергивает, он со страхом смотрит на меня:

— Не называй его по имени.

— Почему это? Волков бояться — в лес не ходить, его страшиться — со шрамом не жить, — выдаю я, вздергивая подбородок и глядя Хагриду в лицо. Он отводит глаза:

— Уж больно ты того… резок стал, Гарри. Не был ты раньше таким.

— Раньше вообще многое по-другому было, — тихо отвечаю я, пытаясь прекратить неприятный разговор. На плите в носатом чайнике стынет вода, заварочный стоит с открытой крышкой, дожидаясь, пока в него зальют кипяток, но Хагрид, очевидно, глубоко задумался. А у меня нет сил встать и заварить чай самому.

— Компания у тебя… нехорошая, прямо скажу, вот! — он поднимает голову, ожидая моей реакции. Но я только невинно моргаю и интересуюсь:

— Чья именно?

— Не знаю, что и сказать, Гарри, а только то, что ты у профессора Снейпа уроки берешь, дурно на тебя влияет! Ишь ты, как язвить выучился!

— Компанию Снейпа мне порекомендовал профессор Дамблдор, — я вскидываю бровь, — ему показалось, что успешные занятия окклюменцией мне на пользу. А насчет язвить — ты просто не сталкивался. Вон хоть Рона спроси.

— Профессору Дамблдору, оно конечно, виднее, — без убежденности произносит Хагрид, — а только ты лишнего нахватался. Возражаешь вот все время…

— Или просто логичен.

— Злой какой-то…

— Надоело слушать отредактированные версии.

— Ты о чем? — он все-таки поднимается с табуретки и вынимает из шкафа бисквиты, судя по их виду, испеченные в прошлом столетии. Мне уже не хочется даже из вежливости прикасаться к угощению, но я пересиливаю себя и пытаюсь отгрызть кусочек, не сломав половину зубов.

— О том, — с усилием прожевав, довожу я мысль до конца, — что Снейп, по крайней мере, не гладит меня одной рукой по голове, другой подталкивая к убийству.

— Убийству? — потрясенно глядя на меня, выдавливает Хагрид, — это ты о пророчестве, что ли? Так оно ведь… это… его ж не профессор Дамблдор придумал!

— И что с того, что не он?

— Ну… пророчества, они штука такая… сбываются ж независимо от нас, мы изменить-то их вроде не можем, — припоминает он явно директорские слова.

— Хагрид, — я говорю так тихо, что он вынужден наклониться ближе, — а ты никогда не думал, что он мог бы не сообщать мне, что пророчество существует? Пусть бы исполнялось без моего ведома! У меня был бы выбор, понимаешь, хоть иллюзорный, но выбор, а не эта идиотская обреченность! Но нет, мне же все было сказано, рассказано и показано! Живи, мальчик, и помни, что тебе предстоит сделать! — я срываюсь на крик и вскакиваю, обхватывая себя руками. Хагрид мелко покачивает головой, не то отрицая, не то соглашаясь с моими доводами, и молчит.

Мне становится стыдно.

— Извини, — произношу я с усилием, опускаясь обратно на табуретку, — извини. Просто… я прошу, очень прошу, не надо меня поучать, Хагрид, а? Все равно уже слишком поздно.

— Эх, — горестно выдыхает он в ответ, — ладно, понял я. Давай чай пить, пока совсем не остыл, что ли?

Я тут же беру в руки кружку, обхватываю ее ладонями, силясь унять нервный озноб. Хагрид скользит рукой по гладко оструганной столешнице, будто разглаживая морщинки на невидимой скатерти.

— А память отцов-то, родного и крестного, все ж не трогай. Они мне, как-никак, не совсем чужие были, — он с трудом роняет слова, и я вижу только один способ прекратить этот так легко начинавшийся разговор:

— Я не буду, Хагрид. Только ты, пожалуйста, не задавай вопросов.

Он явно хочет возразить, потом машет рукой:

— Ладно. Эх, обидел ты меня, Гарри, обидел. С друзьями-то так же разговариваешь?

— Так же, — отвечаю я, и добавляю, чтобы он не успел прокомментировать: — они не ужасаются.

Мы пьем чай в молчании, потом я ставлю кружку и встаю. Дохожу до порога, поворачиваюсь, чтобы проститься — и оказываюсь впечатан в могучую грудную клетку. Хагрид ласково гладит меня по голове, потом слегка сжимает мое плечо и молча открывает дверь. Я благодарно киваю и спускаюсь вниз, слыша позади себя скрип петель. Раньше после такого разговора я чувствовал бы себя совершенно убитым. Но на фоне событий, описанных сегодня Дамблдором, я ощущаю только цепенящую усталость.

Я миную Большой зал, где уже окончился ужин, и поднимаюсь в Гриффиндорскую башню. Спальня пуста.

Остается добрести до кровати и второй раз за сегодняшний день упасть на нее, кутаясь в покрывало, не имея сил раздеться и забраться под одеяло. Только завернуться в жесткую ткань, как в кокон, и пустыми глазами смотреть в окно, где постепенно меняются краски неба.

Голова гудит, как трансформатор перед домом Дурслей, но сон не идет ко мне долго. Очень долго: я успеваю встать, разобрать постель, задернуть полог и улечься. Возвращаются мои соседи, Рон довольно насвистывает, готовясь ко сну, и я думаю, что не зря уходил сегодня из комнаты. Но это соображение не приносит ни удовлетворения, ни радости. Мне все равно.

Я смотрю на бархатные складки полога, которым успел отгородиться еще до возвращения Невилла. Он пришел первым и окликнул меня, но я притворился спящим. Наверное, со стороны кажется, что я сплю как сурок чуть ли не все свободное время. Впрочем, я могу еще читать, сквозь полог света от Lumos не видно, проверено.

А вообще — не безразлично ли, кто что думает. И в целом, и обо мне в частности.

В спальне уже стоит тишина, когда я забываюсь тревожным сном.

Глава 23. Довольно.

Будильник взрывается звоном, и я приподнимаюсь на локте, чувствуя себя не выспавшимся и совершенно разбитым. Глаза жжет, как будто я не смыкал их, и ничего не хочется делать. Совсем ничего. Даже шевелиться лень. Я потягиваюсь, испытывая только одно желание: не покидать кровать. Не выходить во внешний мир. Пусть делают что хотят, пусть отмечают, что я прогуливаю уроки. Безразлично. Скажу, что заболел, спущусь к мадам Помфри, может быть, она даст что-нибудь, что позволит выспаться по-человечески. Я не помню, что мне сегодня снилось, но что-то скверное. Там было очень много красного: от густого темно-рубинового до пронзительно-алого. Кровь и огонь. Видимо, кошмар, если судить по сбитым простыням и скомканной подушке. Я провожу по ней ладонью, ощущая влажность ткани. Наверное, взмок от ужаса, хорошо, что с криком не вскочил. Такое раньше случалось.

— Гарри, алло, ты нас слышишь? — полог колеблется, словно кто-то взялся за его край и не решается отдернуть.

— Да, слышу, — хмуро отзываюсь я, и в образовавшуюся щель проходит Рон. Он окидывает меня серьезным взглядом:

— Как ты сегодня?

— А как я? — недоуменно спрашиваю я в ответ.

— Ну, как настроение, — уточняет Рон шепотом, переминаясь с ноги на ногу, — ты какой-то смурной со вчерашнего дня, и нам ни полслова. Вот я и…

Я торопливо киваю:

— Все в порядке, честно. Просто…

Что? Не выспался? Голова болит? Я так часто повторял это, что он не поверит.

«А нам ни полслова». Нам. Ох, ребята, как я вам завидую…

Рон медленно кивает в ответ на мою растерянность:

— Надумаешь, скажи. Не забывай, мы же друзья.

— Эй, Рон, Гарри! Вы чем там заняты так долго? У нас уже зародились сомнения. В невинности вашего отсутствия среди проснувшихся и одевшихся!

Мы смотрим друг другу в глаза, не нуждаясь в пояснениях. Симус. Ему что, жизнь не мила, думаю я, оказываясь на ногах с такой скоростью, будто загорелось белье. Рон загораживает мне дорогу:

— Гарри, может, не сейчас? Можно разобраться без никого.

— Без никого я с ним уже разбирался, — сквозь зубы бросаю я, лихорадочно одеваясь и затягивая узел галстука, — он меня, видимо, плохо понял.

Мне нужна всего пара минут, чтобы одеться, за это время Симус успевает добавить:

— Мне всегда казалось, что у вас очень тесная дружба. Прямо хоть роман пиши! О глубоких и проникновенных чувствах.

Это мое больное воображение или все же двусмысленность?

Рон багровеет и следует по пятам за мной, но я не замечаю. Я вижу сцену словно со стороны: занавеси полога разлетаются в стороны, я одним широким шагом оказываюсь перед Финниганом — растрепанный, с упертыми в бедра кулаками. Дин и Невилл стоят в стороне, явно озадаченные. Они не подали ни одной реплики, пока Симус проверял мое терпение. К слову сказать, оно оказалось гораздо меньшим, чем приобретенное вчера спокойствие. Желание дать по роже появилось, а нервозности ноль. Наверное, только мои глаза выдают, что я слышал оскорбления: я щурюсь сквозь очки, чтобы лучше видеть. Дадли усвоил еще два года назад, что этот прищур не сулит добра.