100 великих тайн Востока - Николай Непомнящий

Владыки двух других афганских княжеств не слишком встревожились: Камран-мирза был из враждебного им рода. К тому же у кабульского Дост-Мухаммеда возник свой план: он жаждал восстановления Афганистана, каким он был при Ахмед-шахе в конце XVIII в. Начать восстановление он думал с Пешевара, захваченного не так давно войсками пенджабских сикхов. Государство сикхов тогда было союзником англичан и одновременно последним независимым государством в Индии. Во главе совета сикхских вождей стоял Ранджит Сингх. Дост-Мухаммед обратился за помощью в своем предприятии к разным правительствам в Тегеран, Петербург и Калькутту.

Миссия Виткевича была связана именно с этой просьбой. Он сам и провожал посла Дост-Мухаммеда в Петербург.

Получив в столице инструкции от самого министра иностранных дел Нессельроде, Виткевич тайно прибыл в Тегеран. Настолько тайно, что об этом не узнал даже опытный английский резидент Мак-Нил. Инструкции от Нессельроде были весьма миролюбивыми: «примирить афганских владельцев, объяснить им, сколь полезно для них лично и для безопасности их владений состоять им в согласии и тесной связи… и пользоваться благосклонностью и покровительством Персии».

«Полномочный министр» России в Тегеране дал Виткевичу более конкретные поручения. В целом, проводя эту линию, Симонич метил гораздо дальше. Виткевич из Тегерана направился в Кандагар.

Однако пройти незамеченным англичанами ему не удалось. В ночь под Рождество 1837 г., находясь в дневном переходе от Герата, где была ставка нового персидского шаха, Виткевич столкнулся с другим агентом, лейтенантом Генри Роулинсоном, который был послан Мак-Нилом из Тегерана на свидание с шахом. Англичанин спешил и к тому времени покрыл 700 миль за 150 часов. Каково же было его удивление, когда на одном из перевалов он встретил казачий отряд, командир которого вел себя несколько странно. Во-первых, этот офицер не говорил ни на одном из европейских языков – на все попытки Роулинсона он только отрицательно качал головой. Даже персидский был ему неизвестен. И только туркменский, который сам англичанин знал едва-едва, оказался языком их общения. «Я знал туркменский достаточно для того, чтобы вести простую беседу, но не сумел ничего выведать. Очевидно, это и было нужно “моему другу”».

Виткевич – а это был он – заявил, что едет в ставку шаха вручить ему подарки от русского царя. Побеседовав с русскими и выкурив пару трубочек с казаками, Роулинсон помчался в ставку. Шах сообщил то, чего англичанин так боялся: да, о миссии русского офицера ему известно от Симонича, но он едет вручать подарки не шаху, а Дост-Мухаммеду в Кабул. Тут же Роулинсон встретил и самого Виткевича: на блестящем французском ему были высказаны извинения. «Опасно раскрывать свои истинные намерения человеку, случайно встреченному в Азии», – любезно объяснил Виткевич англичанину.

Роулинсон помчался докладывать об этой ошеломляющей новости лорду Окленду в Индию. Англичане ужасно боялись того, что русским удастся уговорить кабульского владыку войти с ними в союз. Влияние Симонича на персидского шаха и так уже было велико – если то же самое произойдет с Дост-Мухаммедом, то Россия продвинется на юг на слишком опасное расстояние. А если Дост-Мухаммед соберется воевать с Сингхом и получит при этом помощь России, то тогда военные действия переместятся уже в Пенджаб, то есть в Индостан!

С другой стороны, сами англичане ничем не могли соблазнить кабульского владыку, так как отдать ему Пешевар означало поссориться с Ранджитом Сингхом. Единственная их надежда оставалась на человека, который, когда в Кабул приехал Виткевич, уже там находился, – Александра Бернса, побывавшего в Бухаре и связанного почти дружбой с Дост-Мухаммедом.

Прибыв в Кандагар, Виткевич быстро убедил тамошних двух владык, что им надо во всем помогать Персии, то есть участвовать в походе против Герата. Однако в Кабуле русского агента ждал совсем другой прием. Бернс успел пообещать Дост-Мухаммеду помощь Англии, правда, не получив на это разрешение из Калькутты. Речь шла о том, чтобы чуть-чуть подождать. Ведь было известно, что вождь пенджабских сикхов серьезно болен и стар. Бернс пообещал Дост-Мухаммеду Пешевар после смерти Ранджита Сингха.

Некоторое время Виткевич прождал в полутюремных условиях. Он находился под домашним арестом, но успел поболтать с Александром Бернсом. Оба, судя по всему, понравились друг другу, особенно их сблизили воспоминания о Бухаре.

Однако кроме Бернса в Кабуле находился еще один английский агент – знаменитый путешественник Чарльз Массон, бывший дезертир, археолог и филолог. Массон не питал симпатий к Бернсу, впрочем, тот отвечал ему взаимностью. Когда Дост-Мухаммед попросил своего старого английского друга удостоверить верительные грамоты Виткевича от царя Николая, Бернс сделал это без малейших колебаний. Массон же посчитал, что все они – подделка, возможно произведенная Симоничем в Тегеране или самим Виткевичем. Когда Бернс указал на царскую печать внизу грамот, Массон попросил принести с базара мешок русского сахара, на котором стояла точно такая же печать!

Между тем, пока Виткевич ожидал разрешения своей участи, а Бернс ссорился с Массоном, из Калькутты пришла удивительная инструкция.

Послание из Калькутты от лорда Окленда крайне разозлило кабульского государя. В послании заявлялось, что Бернс не имеет никаких полномочий обещать Дост-Мухаммеду помощь в возвращении Пешевара, что Дост-Мухаммед должен отказаться от подобных надежд и написать об этом своему врагу Сингху и к тому же прекратить всякие контакты с русскими. Бедный Бернс, прекрасно понимая, к каким последствиям это приведет, был вынужден сам зачитать Дост-Мухаммеду это послание.

Дост-Мухаммед был возмущен подобным нажимом. В результате такого демарша Калькутты Бернс, несмотря на дружбу с ханом, 21 апреля 1838 г. был выдворен из Кабула. А Виткевич был принят и поселен на его место – во дворец Бала-Хиссар.

Дост-Мухаммед согласился участвовать в союзе с Кандагаром и Персией против Герата!

Виткевич, чтобы закрепить это союз, поехал обратно в Кандагар, потом под Герат, в ставку шаха. Потрясенные англичане не знали, что делать. Гератский владыка тоже был их союзником, и оборону Герата вел один из английских агентов – 26-летний Элдред Поттинджер.

На самом деле Поттинджер оказался в Герате по собственной инициативе. Бродя по Афганистану и собирая разные разведданные под видом мусульманского ходжи, он побывал в Пешеваре, Кабуле и наконец явился в Герат. Это было еще в 1837 г., и о приближении персидских войск тогда только начали говорить на гератском базаре. Поттинджер решил остаться и посмотреть, что получится.

Когда началась осада, его опознал местный врач, бывший, к счастью, англичанином, большим другом Артура Конолли, ветерана «Большой игры». Он и посоветовал Поттинджеру предложить свои услуги гератскому визирю.

Вначале осада Герата, на взгляд европейцев, велась довольно странно. А наблюдать было кому: среди офицеров, ведших персидские отряды, был русский генерал Боровский и французский полковник, артиллерист Семино. Проделать брешь в крепкой гератской стене было возможно, но суфий-визирь то ли жалел ядра, то ли сказал правду, когда заявил Семино: «Цель моего государя не убивать, а только напугать жителей Герата». Он приказал направлять пушки так, чтобы ядра свистели над крепостью и потом их можно было собирать и пускать в дело снова. Семино вскоре покинул персидское войско. За дело взялся Симонич. Была проделана брешь, и войска персов уже грозили ворваться в город, выдержавший многомесячную осаду, когда положение спас юный Поттинджер.

Узнав о том, что в лагере врага действует англичанин, шах потребовал от английского посла Мак-Нила отозвать этого защитника из города, обещая сохранить ему жизнь. Но Мак-Нил заявил, что Поттинджер ему не подчиняется, а сам спешно отбыл в Тегеран. Перспектива вторжения кабульских и русских войск в Пешавар и Пенджаб заставила англичан предпринять невиданные шаги: высадить войска на острове Харак в Персидском заливе. Мак-Нил направил к шаху полковника Стоддарта. Тот прискакал в ставку под Гератом и, не слезая с коня, передал послание: «Британское правительство полагает, что предприятие, которое вы осуществляете, проводится в духе враждебности к Британской Индии». Также Стоддарт дерзко оповестил шаха о захвате англичанами Харака.

Против ожиданий Мухаммед ничего не сделал храбрецу. Немного подумав, он спросил: «Если я не сниму осады, то это война?» Стоддарт подтвердил. Шах задумался снова – на целый месяц.

В Петербурге английские дипломаты начали давить на Нессельроде, требуя отозвать Симонича и Виткевича! «Действия этих двух русских поданных, – говорилось тогда, – могут привести к войне между Англией и Россией».

После месяца размышлений шах отводит свои войска от Герата.