Избранные произведения в трех томах. Том 3 - Всеволод Кочетов

Но прежде всего Томашук злился на Якова Тимофеевича: телеграфирует! Немедленно. Срочно. Какого черта! Что он ему, мальчик, что ли?

7

Воробейный взялся руководить техническим обучением в цехе. Первое занятие решил провести сам. Собрав всех свободных от смены рабочих и специалистов, он держал вступительное слово.

— На металлургических заводах нашей зоны, товарищи, — говорил он, — кампания доменных печей не превышает четырех–пяти лет, после чего их надо ставить на ремонт, тогда как на заводах Урала и Востока она составляет десять — двенадцать лет. В чем дело, товарищи? Почему такая колоссальная разница? Во–первых, низкое качество огнеупоров, отчего и низкая стойкость горна печей. Во–вторых, труд в «Домномонтаже» организован так, что люди заинтересованы только в быстрейшем окончании работ, но отнюдь не в их качестве. Кладке лещади и шахты уделяется до крайности мало внимания, и при громаднейшем штате контролирующих работников качество кладки и монтажа остается плохим. Кроме того, товарищи, нельзя сказать, что и мы, эксплуатационники, работаем безупречно. Нет, товарищи, далеко не безупречно. То, что на третьей печи вырвало фурму, то, что годом раньше на первой печи произошел прорыв горна в районе чугунной летки, — о чем это свидетельствует? Это свидетельствует о плохом уходе за чугунной леткой и системой охлаждения горна, о недосмотрах, о халатности.

— Специальные комиссии установили, что причины этих аварий в другом, — сказал присутствовавший на занятиях Андрей. — Они зависели как раз от того, о чем вы раньше говорили, — от плохой работы «Домномонтажа».

— Юный друг, — с улыбкой ответил Воробейный. — Во–первых, хотелось бы, чтобы меня не перебивали. Можете взять потом слово и говорить все, что вам будет угодно. А во–вторых, не думаю, чтобы в данном случае вы были слишком объективны: все–таки причастен к этим авариям был не кто иной, как ваш родной дядя.

— Как не стыдно! — крикнула, вставая, Искра. — Это нечестно, возражать подобным образом! Вы не правы и по форме и по существу.

Собравшиеся в красном уголке загудели при этой перепалке.

— Успокойтесь, товарищи! — повысил голос Воробейный. — Все желающие высказаться получат слово. Сейчас позвольте мне продолжить. К великому сожалению, на металлургических заводах нашей зоны, в том числе и у нас, охладительная арматура изготавливается собственными силами и собственной конструкции. Что надобно? Надобно где–то организовать цех для механизированного и качественного изготовления этой арматуры по определенным, проверенным, испытанным стандартам. Дальше — электропушки. У нас, например, мощность их неудовлетворительна. Это приводит к плохому состоянию чугунных леток, к увеличению разгара лещади, к закрытию подлеточных фурм, к снижению давления дутья на выпусках чугуна и к простоям печей. Надо реконструировать наши электропушки, довести давление на поршень до двухсот тонн, за образец взять электропушки печей номер семь и восемь доменного цеха Магнитогорского металлургического комбината.

Воробейный говорил о необходимости применения новой леточной массы, о ее составе, о новой набойке для чугунных и шлаковых желобов, о шаровых мельницах для тонкого помола составных материалов леточной массы и набойки.

Искра слушала и удивлялась — все это они с Платоном Тимофеевичем подробнейшим образом изложили в своей докладной записке. Только, может быть, не так складно у них получилось, как у него. Почему же Воробейный не скажет об этом, почему не скажет, что все предложения, названные им, уже обдумывались в цехе до него, что переоборудование электропушек вот–вот начнется, моторы к ним получены.

— Одной из наиболее тяжелых, трудоемких и особенно горячих работ является подготовка центрального желоба, — продолжал Воробейный. — Все работы на желобе ведутся вручную. Необходима машина, которая бы удаляла из желоба старую набойку, шлак и чугун и производила бы новую набойку. Дальше, товарищи! Высокая производительность строящихся ныне печей, увеличение числа выпусков чугуна в сутки, отсутствие должной механизации, усложнение ухода за чугунной леткой привели к тому, что и условия работы на горне сильно усложнились. В результате имеем большую текучесть горновых. Не буду приводить проценты, не в них дело. А дело в том, что надо повысить оплату работающим на горне. Первый горновой должен иметь…

— Двенадцатый разряд! — крикнула Искра. — Второй — одиннадцатый разряд, третий — девятый и остальные — восьмой. Это вы хотели сказать, товарищ обер–мастер?

— Да, это, товарищ мастер. И надо соблюдать хотя бы минимум дисциплины на занятиях.

— А я считаю, что надо соблюдать хотя бы минимум объективности! — Искра почувствовала, как вся дрожит от волнения. — Надо было сказать, что обо всем этом уже давно заботился Платон Тимофеевич Ершов.

— И инженер Козакова! — крикнул кто–то из горновых.

— И прежде всего — инженер Козакова, — сказал Андрей.

— Так не выйдет! — снова крикнули из рядов.

— Товарищи, не надо анархии, не надо нервничать! — снова стал нажимать на голос Воробейный. — Никто ни у кого не хочет отнимать лавры. Так делается всегда — кто–то начинает, а кто–то продолжает и развивает начатое другими. Это нормальный путь всякого прогресса. Дело ведь не в том, чтобы установить, кто первый сказал «э». В приоритетах ли дело? Гоняться за приоритетами — это значит проявлять кичливость. У нас часто спорят, кто изобрел радио — русский Попов или итальянец Маркони…

— У нас об этом не спорят, — сказал Андрей. — У нас все, даже школьники, знают, что радио изобрел Попов. Маркони шел за ним следом.

— А в мире об этом спорят, — твердо повторил Воробейный. Но какой смысл в таком споре? Не важнее ли то, что мы имеем радио? Пользуемся его услугами…

— Так, может быть, если нам скажут, что Репин и Суриков — художники княжества Монако, тоже все равно, товарищ Воробейный? — крикнула Искра. — Тоже нет смысла утверждать, что они русские? Ведь главное–то их полотна? Да?

— И не важно, кто разгромил Гитлера? — крикнул горновой со второй печи. — Мы или англичане с американцами?

— Его громили совместно — и мы, и англичане, и американцы.

— И ты в особенности!

Этот выкрик кого–то из молодых был неожиданным. Воробейный замолчал, на минуту растерялся, снял очки, стал протирать их лоскутом замши.

— Так на чем мы остановились? — спросил он наконец в наступившей тишине.

— На том, что надо устроить перерыв, — сказал кто–то.

— Пожалуйста, — согласился Воробейный. — Пожалуйста.

После перерыва в красный уголок вернулось не более половины слушателей Воробейного. Остальные разошлись кто куда. Андрей с Искрой отправились на свою печь. Через полтора часа Искра должна была сдавать смену Андрею. Он пришел раньше времени специально, чтобы послушать Воробейного.

— Ну и ну… — сказал он, шагая рядом с Искрой.

— Да, да, Андрей Игнатьевич, ужас! И на такого человека променяли Платона Тимофеевича! Как он поживает? Все собираюсь навестить, да вот закрутишься и не соберешься. Дочка приехала, еще забот прибавилось. Если бы не одна комната, в которой такая теснота, то мама бы моя осталась тут, все бы помощь. Но негде, негде маме жить. Уехала.

— А вы знаете, Искра Васильевна, кому вашу квартиру отдали?

— Как же! Изобретателю. Крутиличу. Мой муж с ним знаком. Говорит, что это шизофреник.

— Это что же означает, Искра Васильевна?

— Это значит, что он не совсем нормальный, сумасшедший маленько.

— Ой нет, Искра Васильевна. Мои дядья иначе судят. Они говорят, что он нормальный больше, чем надо. Они считают, что он хитрый и сволочной.

— Это, конечно, Дмитрий Тимофеевич так говорит? — Искра улыбнулась.

— Правильно, он, — ответил Андрей. — А дядя Платон говорит: «Какой это изобретатель! Авантюрист!»

— Ну, может быть, он и не авантюрист, но что он изобрел — никому не известно. Просил его директор над охлаждением кабины вагона–весов подумать, ничего не придумал. Сами ведь придумали. Все, что он делал, чепухой оказалось.

— Нет, не все чепухой оказалось, Искра Васильевна. Для него во всяком случае. Под свои прожекты квартиру у вас перехватил. Под них же в технический кабинет попал. Ссуду, говорят, громадную получил. И вообще в гору пошел. Из–за него Чибисову крепко всыпали.

Когда Искра помыла руки теплой водой из шланга и сменила комбинезон на летний костюм, Андрей сказал:

— Капа всегда о вас спрашивает. Зашли бы к нам как–нибудь. С дочкой. У нас садик. Цветы мы развели. Красиво. Не то что зимой. Помните, у нас были?

— Придем. Спасибо. Непременно придем. Капочке привет передайте.

Спускаясь по железным лестницам во двор цеха, Искра встретилась с Орлеанцевым и Воробейным. Орлеанцев ее остановил. Воробейный пошел дальше. Лицо у него было злое: видимо, и после перерыва занятия шли не так, как бы ему хотелось.