Путешественница - Диана Гэблдон

Правда, если повезет, тащиться на своих двоих не придется. Может быть, мне удастся найти деревушку или ферму, где имеется лошадь для продажи. Ну а нет – что ж, я была готова и к этому. Мой план заключался в том, чтобы любым способом попасть в Инвернесс, а оттуда добраться до Эдинбурга дилижансом.

Где сейчас находится Джейми, оставалось только гадать: он мог оказаться и в Эдинбурге, где была опубликована его статья, и с равным успехом в любом другом месте. В крайнем случае, если не удастся найти его в столице Шотландии, можно будет отправиться в Лаллиброх – уж родные-то наверняка знают, где его носит. Если, конечно, хоть кто-то из них еще жив. От этой внезапной мысли меня пробрала дрожь, и я поежилась.

Я вспомнила о маленьком книжном магазинчике, мимо которого проходила каждое утро по пути от парковки к больнице. Там проводилась распродажа постеров, и, уходя в последний раз из кабинета Джо, я обратила внимание на подборку психоделических образцов.

«Сегодня первый день вашей оставшейся жизни», – гласила надпись под изображением дурацкого цыпленка, только что проклюнувшегося и высовывающего голову из яичной скорлупы. На другом плакате была изображена гусеница, ползущая вверх по стеблю цветка. Над цветком порхала ярко окрашенная бабочка, а под ней красовался девиз: «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага».

Самое раздражающее в таких тривиальных клише заключается в том, что зачастую они оказываются правдивы. С этой мыслью я отпустила рябину и начала спускаться по склону холма навстречу своему будущему.

Дорога из Инвернесса в Эдинбург оказалась долгой и тряской; большой дилижанс был набит битком: еще две леди, одна из них с маленьким плаксивым сыном, и четверо джентльменов, различавшиеся по размерам и по характеру.

Мистер Грэм, маленький, немолодой, но жизнерадостный джентльмен, занимавший место рядом со мной, распространял жуткий камфорный запах, от которого у остальных пассажиров слезились глаза.

– Это здорово помогает от инфлюэнцы, – пояснил он мне, помахивая у меня перед носом, словно кадилом, мешочком с пахучим снадобьем. – Осенью и зимой это средство всегда со мной, и вот результат – за тридцать без малого лет я не болел ни единого дня.

– Поразительно! – вежливо откликнулась я, стараясь задержать дыхание.

Впрочем, в правдивости его слов сомневаться не приходилось, испарения такого рода заставили бы держаться в отдалении кого угодно, не только каких-то там микробов.

Однако воздействие сего гигиенического средства на маленького мальчика, похоже, не было столь благотворным. После ряда громких, капризных высказываний относительно запаха в дилижансе юный мастер Джорджи затих, прижавшись к своей матери, но его зеленая физиономия внушала серьезные опасения, и я внимательно следила за ним, приметив под сиденьем ночной горшок, готовая, если потребуется, к незамедлительным действиям.

По моему разумению, ночной горшок предназначался для использования в непогоду или в других крайних случаях, поскольку обычно дилижанс останавливался каждый час, давая возможность леди и джентльменам соблюсти приличия, разлетевшись по обе стороны дороги, как стайка куропаток. На остановках экипаж покидали все. Те, чей мочевой пузырь не требовал облегчения, стремились хоть ненадолго отойти подальше от пахучего мешочка мистера Грэма.

После пары остановок мистер Грэм обнаружил, что его место рядом со мной занято мистером Уоллесом, молодым, но дородным юристом, возвращавшимся, как он мне рассказал, в Эдинбург из Инвернесса после устройства дел престарелой родственницы. Детали его юридической практики не увлекали меня так, как его самого, но тот факт, что он явно находил меня привлекательной, в данных обстоятельствах служил хорошим знаком. Поэтому я без возражений провела несколько часов за игрой в шахматы на маленькой доске, которую он извлек из кармана и положил себе на колени.

Впрочем, тонкости игры занимали меня не больше, чем неудобства путешествия, – все мысли были о том, что ждет меня в Эдинбурге. А. Малькольм. Это имя продолжало звучать в моей голове как торжественный гимн надежды. А. Малькольм. Конечно, это Джейми. Иначе и быть не может! Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрэзер.

– Учитывая то, как относились к мятежникам после Куллодена, для него было бы весьма разумно использовать в таком месте, как Эдинбург, вымышленное имя, – объяснил мне Роджер Уэйкфилд. – Особенно для него – ведь он, что ни говори, являлся осужденным изменником. И похоже, что это вошло у него в привычку, – добавил он, бросая критический взгляд на рукопись направленной против пошлин статьи. – По понятиям того времени, это чертовски смахивает на призыв к бунту.

– Да, это похоже на Джейми, – сухо сказала я, но сердце при виде этих каракулей, складывавшихся в резкие фразы, екнуло.

Я коснулась маленького твердого прямоугольника в кармане моей юбки, гадая, сколько еще до Эдинбурга.

Погода стояла не по сезону хорошая. Даже мелкий дождик, не более чем досадная помеха в пути, моросил лишь изредка, и мы завершили свое путешествие менее чем за два дня, останавливаясь четыре раза для смены лошадей и чтобы перекусить в почтовых трактирах.

Наконец дилижанс въехал во двор позади трактира «Белая лошадь» недалеко от главной улицы Эдинбурга, носящей название Королевская Миля. Пассажиры выбрались на жидкий солнечный свет, как только что вылупившиеся бабочки с помятыми крылышками, и стали расправлять затекшие от долгого сидения члены. После полумрака дилижанса даже облачный серый свет Эдинбурга казался ослепляющим.

Я так долго сидела без движения, что ноги онемели, однако это не помешало мне попытаться уйти с внутреннего двора, пока мои бывшие попутчики были заняты извлечением своего багажа. Но, увы, мне не повезло. Мистер Уоллес нагнал меня.

– Миссис Фрэзер! – позвал он. – Могу ли я иметь удовольствие проводить вас до места назначения? Вам ведь наверняка понадобится помощь, чтобы забрать багаж.

Он оглянулся через плечо в сторону дилижанса, туда, где конюхи постоялого двора без разбора выдавали сумки и чемоданы дожидавшимся пассажирам под аккомпанемент гомона и невнятных восклицаний.

– Э-э… – замялась я. – Спасибо, но я… э-э… я оставлю мой багаж на попечение трактирщика. Мой… мой… – Я лихорадочно поискала слово. – Слуга моего мужа заберет его позднее.

Пухлое лицо стряпчего слегка вытянулось при слове «муж», но он справился с разочарованием, галантно взял мою руку и наклонился над ней.

– Я понимаю. Могу я тогда выразить свою глубокую благодарность за удовольствие от путешествия в вашем обществе, миссис Фрэзер? И может быть, мы еще встретимся.

Он выпрямился, оглядев обтекавшую нас толпу.

– А ваш муж встретит вас? Я бы с удовольствием с ним познакомился.

Хотя проявленный мистером Уоллесом интерес, несомненно, льстил, это уже начинало надоедать.

– Нет, мы с ним встретимся позже, – сказала я. – Очень приятно было с вами познакомиться, мистер Уоллес. Надеюсь, что когда-нибудь мы еще увидимся.

Я энергично пожала мистеру Уоллесу руку, смутив его так, что он откланялся и начал бочком пробираться сквозь толчею пассажиров, конюхов и разносчиков.

Побоявшись задерживаться у каретного двора (вдруг он все-таки за мной увяжется?), я повернулась и устремилась вверх по склону Королевской Мили, двигаясь настолько быстро, насколько позволяли пышные юбки, лавируя и проталкиваясь сквозь толпу. К счастью, дилижанс прибыл в город в рыночный день, народу было – не пробиться, и очень скоро меня должны были потерять из виду.

Запыхавшись, словно давший деру карманник, я остановилась отдышаться на полпути вверх, присев на обод общественного фонтана.

Я была здесь. Действительно здесь. Позади, выше по склону, высился во всем своем великолепии Эдинбургский замок, а впереди, ниже, красовался дворец Холируд.

В последний раз, когда я стояла у этого фонтана, Красавчик принц Чарли обращался к собравшимся гражданам Эдинбурга, стараясь воодушевить их самим фактом своего августейшего присутствия. Тогда он ловко перескочил с обода к резному центральному фиалу фонтана. Стоя одной ногой в чаше и держась для равновесия за фонтанирующую голову, он громко выкрикнул: «На Англию!»

Толпа взревела, воодушевленная этим проявлением юношеского энтузиазма и атлетической ловкости. Я бы тоже впечатлилась, но вдруг заметила, что воду в фонтане удивительно своевременно отключили – видимо, этот театральный жест был спланирован заранее. Интересно, где сейчас Чарли? После Куллодена он вернулся в Италию и, наверное, стал вести там жизнь, обычную для особы королевской крови, пребывающей в постоянном изгнании. Чем он занимался, я не знала, да это меня и не интересовало. Он ушел со страниц истории и из моей жизни, оставив за собой только руины и пепелища. Собственно говоря, я и прибыла посмотреть, что еще можно спасти.