Путешественница - Диана Гэблдон

Брианна неожиданно вцепилась руками в колени и наклонилась вперед, словно пытаясь сдержать какую-то внезапную боль.

Роджер погладил ее по волосам, дивясь мягкости сияющих прядей, которые проскальзывали между его пальцами. Ему хотелось заключить ее в объятия, отчасти ради того чтобы успокоить, но она была слишком напряжена.

– Ты стала взрослой, Бри, – сказал он тихо. – Теперь ты живешь самостоятельно. Ты любишь ее, но ты больше не нуждаешься в ней – так, как нуждалась в детстве. Неужели она не имеет права на счастье?

– Да. Но… Роджер, тебе не понять! – вырвалось у нее.

Брианна плотно сжала губы, а когда повернулась к нему, глаза ее были темны от печали.

– Она все, что у меня осталось, Роджер! Единственная, кто действительно знает меня. Она и папа… Фрэнк, – поправилась она, – они были единственными, кто знал меня с самого начала, кто видел, как я училась ходить, и гордились мной, когда я делала успехи в учебе, и которые…

Голос ее прервался, и слезы потекли ручьем, оставляя следы, поблескивавшие в свете огня.

– Это звучит так глупо! – вскликнула она с неожиданной яростью. – Да, глупо!

Девушка вскочила на ноги, не в силах усидеть на месте.

– Есть многое, о чем я понятия не имею, – продолжила она, меряя комнату быстрыми нервными шагами. – Ты думаешь, я помню, как училась ходить или какое первое слово я произнесла? Нет. Зато мама помнит! И это так глупо, потому что какое это имеет значение? Можно сказать, никакого, но на самом деле это важно, это имеет значение, потому что так считала она, и… Ой, Роджер, если она уйдет, на свете не останется ни единой души, кому есть дело до того, что я собой представляю. Не будет человека, который считает, что я особенная не почему-то там, а просто потому, что я – это я! Она единственный человек в мире, которому действительно, действительно важно, что я родилась, и если ее не станет…

Брианна застыла на каминном коврике, сцепив руки и сжав челюсти в попытке совладать с собой. Щеки ее блестели от слез. Потом плечи опустились, и вся фигура как-то обмякла.

– Наверное, это действительно глупо и эгоистично, – произнесла она неожиданно спокойным, рассудительным тоном. – Ты наверняка думаешь, что я ужасная эгоистка.

– Нет, – тихо отозвался Роджер. – Вовсе я так не думаю.

Он встал, подошел к ней сзади и обнял за талию, побуждая откинуться назад и прислониться к нему. Поначалу девушка напряглась, но потом уступила и расслабилась. Роджер наклонил голову и уткнулся подбородком ей в плечо.

– Я раньше многого не понимал, – сказал он. – До самого последнего времени. Ты помнишь все те коробки в гараже?

– Какие? – спросила она, пытаясь улыбнуться. – Их там сотни.

– Те, на которых написано «Роджер».

Он слегка стиснул ее и теснее прижал к себе, обхватив руками.

– Там старое барахло моих родителей, – пояснил он. – Картинки, письма, детская одежда, книжки и прочая допотопная всячина. Преподобный уложил все это, когда взял меня к себе. Отнесся ко всему этому как к своим самым драгоценным историческим документам – водонепроницаемая упаковка, защита от моли и все такое.

Роджер медленно раскачивался из стороны в сторону, вовлекая Брианну в свой ритм и глядя на огонь через ее плечо.

– Я как-то спросил его, зачем он решил сохранить эти вещи – мне они были не нужны, я был к этому равнодушен. Но он сказал, что мы все равно сохраним их; сказал, что это моя история, а история нужна каждому.

Брианна вздохнула и расслабилась, раскачиваясь вместе с ним в почти неосознаваемом ритме.

– Ты когда-нибудь заглядывал в эти коробки?

Роджер покачал головой.

– Неважно, что там находится, – сказал он. – Главное, что они есть.

Он отпустил ее, отступив назад, и она повернулась к нему. У нее было заплаканное лицо, длинный изящный нос слегка распух.

– Знаешь, а ты не права, – тихо произнес Роджер и протянул ей руку. – Не только твоей матери есть до тебя дело.

Брианна давно уже спала, а Роджер все сидел в кабинете, глядя, как угасает пламя в камине. Ночь накануне Дня всех святых всегда казалась ему беспокойной, живой от проснувшихся духов. Нынешняя же ночь с учетом того, что должно было произойти утром, могла считаться таковой в еще большей степени. Тыква-фонарь на письменном столе ухмылялась в предвкушении, наполняя комнату ароматом домашней выпечки.

Звук шагов на лестнице прервал его размышления. Он подумал, что это Брианна, которой не спится, но это оказалась Клэр в светившемся на фоне темного коридора ночном халате из белого атласа.

– Я решила, что вы еще не спите, – сказала она.

Он улыбнулся и протянул руку, приглашая ее войти.

– Да, мне на День всех святых всегда не спится. Отец рассказывал мне множество историй, после которых казалось, будто привидения переговариваются у меня за окном.

Она улыбнулась, войдя на свет огня.

– И что они говорили?

– «Мы нынче ночью на охоте, мы жаждем крови, жаждем плоти», – процитировал Роджер. – Вы знаете эту историю о маленьком портном, который всю ночь провел в наполненной призраками церкви, где повстречал голодного духа?

– Знаю. Мне кажется, что если бы я услышала это за своим окном, то всю оставшуюся ночь провела, прячась под одеялом.

– О, я обычно так и делал, – заверил ее Роджер. – Хотя как-то раз, когда мне было лет семь, я набрался храбрости, встал на кровати и помочился на подоконник. Преподобный как раз накануне рассказывал мне, что если помочиться на порог, то призрак не сможет войти в дом.

Клэр радостно рассмеялась, отблески огня плясали в ее глазах.

– И это сработало?

– Ну, наверное, будь окно открыто, сработало бы лучше, – ответил Роджер, – но духи не явились, нет.

Они расхохотались, а потом воцарилось неловкое молчание, за которым крылось ощущение бездонной пропасти, зияющей под туго натянутым канатом разговора. Клэр сидела рядом с ним, глядя на огонь, ее руки беспокойно перебирали складки халата, серебряное и золотое обручальные кольца вспыхивали искорками.

– Я позабочусь о ней, – пообещал Роджер. – Вы ведь знаете это, правда?

Клэр кивнула, не глядя на него.

– Знаю, – тихо ответила она, и Роджер заметил дрожь ее поблескивающих на свету, влажных от слез ресниц.

Она порылась в кармане халата и достала длинный белый конверт.

– Вы сочтете меня ужасной трусихой, – сказала она, – да так оно и есть. Но я… я, откровенно говоря, наверное, не смогу… не смогу попрощаться с Бри.

Клэр не совладала с голосом, осеклась и протянула ему конверт.

– Я все написала для нее – все, что могла. Вы…

Роджер взял конверт, согретый теплом ее тела, и ему почему-то показалось, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы он остыл, прежде чем попадет в руки ее дочери. Он торопливо сунул конверт в нагрудный карман, почувствовав, как хрустнула сложившаяся бумага.

– Да, – ответил он, услышав собственный голос словно со стороны. – Значит, вы отправитесь…

– Рано, – закончила она, глубоко вдохнув. – До рассвета. Я договорилась, чтобы за мной заехала машина.

Ее руки нервно сцепились на коленях.

– Если я…

Она закусила губу, потом умоляюще посмотрела на Роджера.

– Я не знаю, понимаете, – сказала она. – Я не знаю, получится ли это у меня. Я очень боюсь. Боюсь идти. Боюсь не идти. Просто боюсь.

– Я тоже.

Роджер протянул руку, и она взяла ее. Они долго сидели молча, и он ощущал под пальцами легкий и быстрый пульс в ее запястье.

Клэр мягко сжала его руку и отпустила.

– Спасибо вам, Роджер. За все.

С этими словами она подалась к нему, коснулась его губ легким поцелуем, встала и вышла, растворившись в темноте холла, словно белый призрак, исчезающий вместе с кануном Дня всех святых. Некоторое время Роджер сидел один, продолжая ощущать ее теплое прикосновение на своей коже. Свеча в тыкве почти догорела. Воздух наполнился запахом свечного воска, а в угасавшем за прорезями пламени угадывались прощальные взгляды языческих богов.

Глава 23

Крэг-на-Дун

Раннее утро выдалось холодным и туманным, так что плащ пришелся весьма кстати. Прошло двадцать лет с тех пор, как я надевала нечто подобное, но в нынешнее время люди во что только не одеваются, и портной в Инвернессе, которому я заказала шерстяной плащ с капюшоном, не нашел в моем заказе ничего странного.

Я не отрывала глаз от тропы. Когда машина остановилась, чтобы высадить меня на дороге внизу, окутанная туманом вершина холма оставалась невидимой.

– Здесь? – с сомнением уточнил водитель, озирая из окошка безлюдную местность. – Вы не ошиблись, мэм?

– Да, – сказала я, хотя от страха у меня перехватило дыхание. – Это то самое место.

– Вот как?

Сомнение не покинуло его, несмотря на полученную от меня банкноту.

– Хотите, я подожду вас, мэм? Или заеду попозже, чтобы отвезти вас обратно?

У меня возникло большое искушение ответить «да». В конце концов, разве не могла я дрогнуть, утратить решимость – да мало ли что? В этот момент вся моя недавняя уверенность заметно поколебалась.