Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

Один ромбовидный поплавок с розоватой полупрозрачной плотью протягивает свои извивающиеся усики сквозь дырявый навес крыши. Другой мясистый мешок, размером со взрослую корову, с синюшным, как у физалии, гребнем, воспользовался отсутствующей дверью, чтобы запустить свои нижние отростки в темные пространства этого дома.

Самое крупное из этих существ обладает широкой голубой, как у парусницы, «юбкой», и достигает двух метров в диаметре. Сверкающее чудо, поднявшее свой пухлый парус, чтобы добавить устойчивости к дрейфу на морском ветру. Два его придатка шевелятся, будто шаря в разрушенных жилых помещениях дома.

Когда подходим еще ближе, становится слышно звук, похожий на бешеное царапанье собачьих лап и жалобный скулёж, и можно сделать вывод, что какое бы животное ни заползло в дом, оно неизбежно соприкоснется с любопытными шарящими отростками, тянущимися от парящих в воздухе куполов. Ни человек, ни зверь, вынужденные искать убежище под крышей бунгало, не смогут долго избегать встречи с ядовитыми щупальцами. Даже сейчас нетрудно представить, как эти ленты желеобразной плоти изучающе и хищно ощупывают все внутри полуразрушенных комнат в попытке найти там испуганных животных, чьи крики не вызывают у полупрозрачных береговых охотников ни капли жалости.

И все же, если подойти вплотную к линии прибоя, на которую с колючим царапаньем накатывают маленькие волны, вас ждет самое главное в этой сильно изменившейся прибрежной зоне открытие. Лишь турист, незнакомый с этим побережьем, мог при беглом осмотре ошибочно принять эту крупную фигуру, находящуюся в километре от берега, за остров. Для глаз, прикрытых от яркого солнца, двигающегося по дуге на запад и находящегося сейчас прямо над головой, для глаз, взирающих на далекий огромный выступ, этот монумент, недавно возникший на горизонте, великолепен. Всякий раз, когда облачный покров расступается, лес шипов, расположенных на его гребне и округлых боках, излучает пурпурный свет. Тысячи колючих отростков тянутся от каменистой поверхности гигантского объекта. Хотя размеры этого острова делают сравнение абсурдным, формой он очень напоминает обычного морского ежа – маленькое морское существо, часто покидающее море во время отлива или выбрасываемое на берег после свирепых штормов.

В центре него зияет черная дыра, похожая на рот с красными губами, поджатыми, будто для свиста. Внутри отверстия темно. Оно обеспечивает либо проход в обширный интерьер, либо выход из него.

На юге, у дальнего конца пляжа, замер еще один гигантский «морской еж». За скалистым полуостровом, далеко в море, виднеется третья фигура.

Каждая из них неподвижна. Суровые, как одинокие атоллы, и расположенные в форме странного архипелага, они будто прикреплены к морскому дну. Жестко зафиксированы, чтобы противостоять турбулентности и морскому течению. И чем дольше наблюдаешь за этими огромными сферами, тем больше они напоминают десантные корабли морского флота из давно минувшей войны. Корабли, стоящие на холостом ходу в мрачных морях после высадки своих экипажей, своих воинов-завоевателей. Возможно, эти «морские ежи» более многочисленны. Не исключено, что колючие стражи занимают фронтовую линию, простирающуюся на сотни километров, стратегически расположившись там, где на суше можно добыть отличный улов.

Три дня я подержу в своих объятьях мир, и все изменится

Ночью

Из окна коттеджа можно наблюдать окрашенную в красный цвет луну – белую гальку в бокале красного вина. Вокруг небесного тела и по всему багровому небосклону разносится железный рокот. Великий перезвон. Множество далеких церковных колоколов звонят и гремят. Зловещий, нестройный звук, доносящийся оттуда, откуда исходит интенсивный алый свет. Но смотреть неприкрытыми глазами на источник света и оглушительного шума слишком больно.

Под окном коттеджа сгущаются черные, как патока, тени. Асфальтовое покрытие, брусчатка, дома, сады, бордюры и транспортные средства окрашены в темно-красные оттенки. Деревья и живые изгороди переливаются осенними желтовато-коричневыми красками.

Где-то на другой стороне кроваво-красного ночного неба, на востоке, где всходит, зажигая день, солнце, висит скорее ощущаемый, чем зримый, необъятных размеров и монументальной тяжести объект. Фигура, затмившая собой звезды. Неровный силуэт в вышине. Гигантский, черный, неподвижный, оттененный кровавым светом.

На третий день

В комнате холодно. Раннее солнце ярко светит в зашторенные окна. Дневной свет сильнее обычного, уже не красный, а белый от горящего фосфора. Проникает в запечатанную тьму. Вбивает клинья между шторами и стеной.

Внешний мир безмолвен, будто вся деятельность встала на одну из тех редких пауз, которые случаются с первыми лучами солнца или после полуночи. Беззвучная дремота затягивается, не желает прекращаться.

Кровать и воздух вокруг дурно пахнут, комнату нужно проветрить, сброшенное на пол постельное белье необходимо сжечь.

На прикроватной тумбочке стоит стакан воды. Возле него среди прозрачных упаковок с болеутоляющим валяются пакетики с лекарствами от простуды и гриппа. Грязный матрас хранит вдавленные очертания тела. Рядом с кроватью лежат грязные полотенца, словно снятые с септических ран бинты. Они наброшены на коричневый пластиковый контейнер для мытья посуды, содержимое которого скрыто от глаз.

Пустая тишина неотапливаемого дома простирается далеко за пределы этой кровати и комнаты. Холодный коттедж пахнет сыростью, пылью и старой краской. Кажется, что на убранство внутри уже наложило свой отпечаток другое время – далекое будущее, где его ждет запустение, или прошлое, когда в этом здании никто не жил.

Легко представить, что бывший владелец коттеджа не узнает первый этаж, словно вернулся домой после длительной поездки. То же самое место, но более удручающее, чтобы узнать которое требуется время и свет, более яркий и более жестокий в своем пренебрежительном разоблачении. Входная дверь распахнута настежь. Тот, кто ушел некоторое время назад, оставил дом незапертым. Мокрая зелень, влажный цемент и дерево, запахи улицы затопляют ковры, как и болезненное свечение.

На небольшой кухне сохранились свидетельства жизни в период возникновения болезни – кастрюля, покрытая беловатой коркой супа, с засохшими кусочками зеленого лука. Полочка буфета, на которой стоял стакан для запивания таблеток, пуста. В сухой раковине с последнего завтрака стоит грязная керамическая миска с присохшими хлопьями отрубей. Пролитое молоко свернулось. Шкаф в потеках супа цвета «магнолиевой» эмульсии. Кажется, здесь рылся слепой или контуженый, слишком занятый своими страданиями, чтобы убраться за собой.

Тихо тикают настенные часы. Ненавязчивый метроном продолжает нести дежурство, несмотря на запустение. Время – 08:25.

Почтовую корреспонденцию никто не доставляет.

Затянувшаяся тишина. Странное ощущение отсутствия какого-либо движения снаружи здания лишь подчеркивает царящие внутри пустоту и безмолвие. В столь густом, холодном, пронизанном арктическим светом воздухе время движется, как зыбь по морской глади. Возможны или уместны лишь легкие, несложные колебания, будто тело должно приспособиться к незнакомой гравитации.

Если смотреть из кухонного окна