Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

На главной дороге, ведущей в город, еще две брошенные машины. Двери со стороны водителя открыты, фары включены.

Откуда-то издали, нарушая тишину, доносится зловещий звук бьющегося стекла. Окно или лобовое автомобильное. Звук, от которого кожа головы покрывается льдом, идет из недр города.

Разве в безлюдных местах стекло бьется само по себе? Разве могут материальные объекты так быстро разрушаться? Такие вещи, как окна и бутылки, разбивают люди. Люди. Обычно молодые – мальчики или подростки. Скучающие и злые мужчины. Неужели здесь кто-то есть?

Так с какой же стороны доносился шум? Поворачиваем и следуем по памяти в том направлении, откуда раздался звон разбитого стекла.

Направляемся в микрорайон таунхаусов или двухквартирников. Место обитания рабочего класса. Бетонные дома, в 70-х годах построенные на холмах для трудящихся, ради поддержки давно закрытых предприятий. Повсюду теснятся здания, обочины узких дорог забиты машинами, припаркованными бампер к бамперу. И каждая видимая дверь на главной улице, а также в переулках и тупиках распахнута настежь. Здесь тоже никого. Все подверглось опустошению. Мир погружен в полную тишину, если не считать одного разбитого окна, из-за которого неподвижный воздух наполнен напряжением или ожиданием чего-то. Чего угодно.

Пусто. Мысль о бьющемся стекле отвлекает от рядов безжизненных семейных домов и брошенных машин. Кладбище, потерявшее своих возлюбленных. До того как…

Там. Вверху. Что-то мелькнуло. Черная фигура устремляется вверх, выделяясь на фоне белого сияния, прожигающего удушающее покрывало низко висящих облаков. Что это? Напоминает… тело? Болтая конечностями, оно с головокружительной скоростью уносится в атмосферу, пока не превращаются в черный лоскут ткани – трепещущий на сильном ветру флажок. Фигура быстро становится точкой и, наконец, исчезает в ярком, как горящий магний, воздушном пространстве.

Летающее тело? Возможно, увлекаемое или засасываемое вверх, будто в определенном месте безмолвного города на мгновение отключилась сила притяжения. Откуда-то оттуда, где разбилось окно, вверх улетело тело.

В возобновившейся тишине идем вдоль длинного жилого каньона, к тому месту, откуда унеслась в небо безмолвная, болтающая конечностями фигура. Вдоль боковой улочки стоят четырехкомнатные дома. Со стен двух из них хозяева удалили белую штукатурку, оголив красный кирпич.

Вон он, дом с пустыми оконными рамами на первом этаже. На аккуратной траве лужайки перед домом и на неровной бетонированной подъездной дорожке, на которой припаркован синий «фольксваген», мерцают длинные осколки стекла. Из окна выдавлены две больших стеклопанели. Одна упавшая рама из ПВХ и раздавила растущие под окнами розы.

Идем по выложенной каменными плитами дорожке к открытой входной двери. На вешалке висит куча пальто, на стене у подножия лестницы – пластмассовый телефон.

Гостиная. В комнате прибрано.

На небольшом столе возле кресла с откидной спинкой аккуратно разложены коробка для шитья и тканевый мешочек с вязанием. На журнальном столике образуют симметричную колонну журналы с головоломками и стопка библиотечных книг. В специальный держатель вставлено несколько пультов дистанционного управления. Здесь жила пожилая женщина или супружеская пара.

Одну стену и каминную полку украшают фотографии детей и людей среднего возраста со старомодными стрижками. Семейные снимки, сделанные много лет назад. Лица детей из прошлого мало чем отличаются от портретов современных подростков. На одной стене над газовым камином с богато украшенным фасадом висит большая репродукция с изображением гавани.

Сама кухня с виду новая; утварь белая, посуда украшена розовыми цветами с бантиками.

На стенах тесной столовой – еще больше картин, украшений и рыболовных трофеев, шкафы заставлены хрусталем. На заднем дворе – ухоженный сад с уже цветущими нарциссами. Здесь жили обычные, порядочные, опрятные пенсионеры.

Задняя дверь в столовой ведет в запертую оранжерею. Ключи от нее висят на замке. Как и от двери зимнего сада. Если окна наверху разбил человек, он либо все еще находится в доме, либо недавно покинул территорию.

Идем вверх по лестнице. Подъемник для инвалидного кресла. Само оно стоит на верхней площадке, готовое к спуску.

Слева – маленькая каморка. Внутри – небольшой столик, швейная машинка, платяной шкаф.

Сразу через лестничную площадку – гостевая спальня. Внутри односпальная кровать, встроенные шкафы, туалетный столик, зеркало. Никого.

Сквозь разбитые окна струится серебристый свет, заливая белизной третью – главную – спальню. Видно одеяло, свисающее, как большой белый язык, с матраса на пол. На полу лежат подушка и пластиковый стаканчик. Ковер мокрый, возможно, от пролившейся из стаканчика воды. Тумбочка завалена лекарствами. Опорные ходунки лежат на полу. Здесь обитал пожилой инвалид. Шторы сорваны и лежат скомканными на полу.

Внутри встроенных шкафов – одежда в полиэтиленовых чехлах, полки с обувью, пазлы. Мало места, чтобы спрятаться.

Разворачиваемся и уходим. Здесь нет ничего, никаких ответов.

Возвращаемся на улицу. Фасад каждого дома, темные окна, открытые двери, аккуратные лужайки и закрытые задние ворота, но никаких признаков жизни.

Несмотря на всю абсурдность ситуации, продолжаем поиски. Проверяем другие дома. Входим и выходим. Проникаем в эти частные, до сего времени скрытые от посторонних глаз владения. Со вкусом оформленные интерьеры или старые, запущенные жилые помещения. Мебель, которой пользовались эти незнакомцы, их массивные телевизоры, фотографии близких. Странная кухня, более подходящая для дома какой-нибудь знаменитости. Пристройки, сады, детские игрушки, странные домашние ароматы, держащиеся в этих стенах. Некогда таинственные внутренние миры, спрятанные за однотонными фасадами, виденные тысячи раз, но до сих пор непознаваемые.

Пустые пространства. Незаправленные кровати. Никаких признаков того, что люди в спешке собирали вещи, как бывает при эвакуации. Дверцы буфетов и платяных шкафов закрыты, ящики шифоньеров не выдвинуты. Никаких полупустых чемоданов. Машины с ночи стоят на своих стоянках.

Только на одной кухне на плите горит конфорка. Кто-то грел молоко, пока его не прервали, а потом он ушел. Смрад обгоревшей кастрюли чувствуется с улицы.

Отсутствие активности возле плиты, а также избыток припаркованных частных авто могли бы объяснить произошедшее в ранние утренние часы событие. Возможно, молоко в кастрюле нагревал некий полуночник, который не успел выключить плиту, уйдя из жизни вместе со своими соседями. Центральное отопление продолжает работать. Внутренние термостаты автоматически среагировали на открытые двери и запустили котлы. Кое-где все еще горит свет. Его либо выключали, когда люди покидали свои дома, либо вообще не включали во время эвакуации. Так неужели тысячи живших в этом городке и близлежащей деревне людей одновременно, в темноте, в одних пижамах, украдкой вышли из своих домов?

И куда же они делись?

В деревне в своей постели лежала мертвая женщина, инвалид. В таунхаусе с разбитыми окнами было кресло-каталка и лестничный подъемник. Может, когда большая часть населения покинула дома, кто-то из немощных оказался в затруднительном положении?