Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл

судорожное движение. На проглядывающих головах нерожденных червей растут дорсальные реснички, а рожки вокруг круглых ртов указывают на то, что все тело червя – это один сплошной кишечный тракт. Спинные области покрыты щетинистыми волосками и несформировавшимися чешуйками, а брюшная – там, где она видна, – тонкими, как у гусеницы, ворсинками.

Если идти от этого шале на восток, цвет, фактура и форма водорослей, покрывающих каждый автофургон, меняются. Кроваво-красные родофиты распространились везде, где есть большие мусорные баки, контейнеры и туалеты, с которых они ниспадают каскадом, как болотная трава в заливе. Кладофоры чуть ли не полностью покрывают ряд некогда сверкающих роскошных шале, каждое из которых отделено от соседнего небольшим забором в стиле ранчо. Эти водоросли, как перьевые боа, обвивают предметы одежды и даже гладильные доски.

Дальше на востоке, где покров из водорослей и быстро образующихся ракушечных масс лежит почти на всем, фонарные столбы и системы местного оповещения теперь пульсируют и переливаются, облепленные мягкими белыми телами морских организмов размером с грейпфрут. Те, что закрепились на вершине этих мясистых колонн, формой напоминают асцидию Сердце Нептуна, а размерами – крупные кочаны цветной капусты и даже умеют ловить пролетающих мимо или садящихся на столбы чаек. Красные птичьи лапы и желтые, разинутые в предсмертном крике клювы то и дело высовываются из скоплений этих существ, будто те, по иронии судьбы, поменялись с ними ролями и проглотили больше, чем могут переварить.

Но самое впечатляющее проявление плотоядной жадности морских обитателей, вторгшихся в лагерь отдыха, сосредоточено в игровой галерее – закрытой зоне, устроенной на первом этаже большого административно-развлекательного блока и обеспечивающей защиту от яростного полуденного солнца.

Электрическое освещение внутри пассажа выключено. Видны два ряда неработающих игровых автоматов, а также три стеклянных шкафа, заваленных мягкими игрушками, искушающими металлические клешни крошечных кранов. На полу в темноте неподвижно лежат многочисленные обнаженные и скрюченные человеческие фигуры.

Их иссохшая кожа сморщилась и обвисла. Тело молодого мужчины, покоящееся возле стола с аркадной игрой, похоже на частично сдувшуюся резиновую куклу, плоть покрыта узором из круглых надрезов. По одному взгляду можно понять, что через эти ранки все телесные жидкости были успешно удалены.

Одно лишь нахождение рядом с таким импровизированным моргом или логовом, в котором собраны и хранятся самые доступные источники пищи, вызывает в глубине неосвещенного здания какое-то движение.

Следует внезапный удар в тонированное окно.

Нижняя сторона ярко-оранжевого, похожего на слизня существа прилипает с другой стороны темного стекла и вытягивается в длину. Червь. В самом толстом месте его тело имеет диаметр канализационной трубы. Состоящее из сегментов, оно сужается к скрытому в темноте хвосту. Размер существа впечатляет, поскольку к стеклу присосалась лишь средняя его часть; Голову, которая с влажными шлепками тычется в дверь, должно быть, поддерживает трехметровое туловище.

На более бледной нижней стороне огромного червя из овальных углублений торчит множество шипов креветочного цвета. Они трутся о стекло, оставляя глубокие царапины. Там, где касаются пола, они протыкают ковровую плитку и толкают червя вперед, еще больше растягивая его тело. Также удивляет скорость, с которой голова поворачивается к свету, обнажая влажное гнездо бледных, как мясо омара, щупалец, к которым, словно насекомые к липучке, прилипли конфетная обертка и бумажный стаканчик. Когда существо разевает пасть и обнажает колючую глотку цвета дождевого червя, жаберные щели по обеим сторонам головы тоже раскрываются и возбужденно трепещут.

Удаляемся от галереи игровых автоматов и направляемся дальше на восток, пока не становится видна береговая линия, покрытая толстым слоем зубчатых и пузырчатых водорослей. Между двумя фургонами в последнем ряду покрытых пятнами шале, из окон которых когда-то открывался вид на море, выглядывают песчаные дюны цвета небеленого сахара, словно головы пытающихся спрятаться гигантов. Округлые формы, положение которых выдает торчащая из них грубая трава.

Между дюнами виднеется широкий песчаный простор, мерцающий и влажный. Далекая линия прилива бурлит серебристо-белой пеной. Серый туман, стелющийся над угрюмым морем, предполагает, что материя и даже известный мир превращаются в газообразное небытие.

Когда мы вырываемся из армейских рядов автофургонов и из душных неосвещенных руин, смрад разлагающихся моллюсков, висящий над береговой линией, становится невыносимым. И не успеваем мы миновать дюны, как становится очевидно, что пляж подвергся обширному опустошению. Весь он усыпан огромным количеством отбросов, обломков и коряг, заляпанных песком и грязью. Большую часть мусора устилает покров из морских водорослей.

Рыболовное судно лежит на боку носом вверх, будто контуженный, но полный решимости снова встать в строй солдат. Пустые палубы забрызганы илом, иллюминаторы напоминают слепые черные глаза. Большая часть корпуса изъедена ржавчиной, мачты покрыты водорослями. У кормы притулился покосившийся автофургон, напоминающий разваливающийся карточный домик. Его фаркоп болтается будто на одном болте.

Притащенные сюда или смытые с берега обломки небольших лодок, доски, фрагменты забора, рыболовные сети, детские качели из желтой трубчатой стали, разбухший от воды диван, кусок деревянных перил, дверь пляжного домика разбросаны перед дюнами, словно исторгнутые ураганом. Один и тот же беспорядочный коллаж из хаоса и разрушений простирается, насколько хватает глаз: с севера его ограничивает серая полоса эстуария, а с юга – полуостров из разрушающихся скал.

Ужас вызывает все, особенно береговая линия в полукилометре отсюда, где перекрывающие друг друга волны накатывают на темный песок, когда течение меняет направление. Там, на зыбучих песках, кажется, нашел себе новый, временный фундамент полуразрушенный дом – остатки бунгало, которое сорвало с места и притащило туда потопом. Серая черепичная крыша кажется невероятно ровной, несмотря на вспученные стены. Над размокшими руинами парят несколько бледных фигур. Они борются с ветром, чтобы удержаться на месте. Летающие объекты с первого взгляда легко принять за воздушных змеев, запущенных детьми и привязанных к разрушенному дому. Эти раскачивающиеся в воздухе комочки также напоминают полиэтиленовые пакеты или деформированных морских птиц с широко расправленными крыльями. Но от всех них в зубчатые обломки переместившегося здания тянутся белые щупальца.

Мы приближаемся, и эти странные воздушные комочки становится легче идентифицировать, при этом наше недоверие усиливается. Покачивающиеся фигуры, волочащие за собой едва заметные ленты, концы которых исчезают внутри бунгало, приобретают достаточную четкость, чтобы можно было разглядеть фактуру искусственной кожи. Самое крупное существо в этой дрейфующей стае напоминает колокол с полупрозрачными отростками и сердцем, или мозгом, цвета мандарина.

Подходим еще ближе, и становится ясно, что это гидрозоаны, или медузы – девять штук, каждая покачивается, будто дрейфуя на поверхности неспокойного моря, хотя в данном случае их шевелят воздушные потоки, а не морские волны. Используя множество длинных и коротких щупалец, свисающих, как клочья желе, студенистая стая придирчиво исследует деревянные обломки, погнутый