Запретная. Моя - Элла Александровна Савицкая

Я так и читаю на его перекошенных губах: Вот она. Моя дочь – радость и гордость.

И все это конечно в кавычках.

Ждать в моей ситуации от него чего—либо глупо, но я почему—то жду. Хотя бы слова. Услышать, что он соскучился. Что он жалеет о случившемся. Возможно, ему не позволяла гордость сказать это раньше, встретиться со мной. Но мои ожидания исчезают, когда он просто отворачивается и уходит.

Не сказав ни единого слова. Удаляется по проходу, заставляя меня глотать большими глотками воздух, потому что маленькими не получается.

И я вроде как ничего не ждала, но встреча с ним действует как невесть откуда взявшийся ураган. Меня накрывает, грудную клетку распирает, руки начинают дрожать.

– Убрала? – голос Оли звучит как из тумана, – Спасибо. Сходи поправь молочку, а то повытаскивали все сзади. Знатоки, чтоб их.

На автомате иду к отделу молочной продукции, становлюсь на подножку, беру бутылку, чтобы переставить, но из—за дрожи в руках та выскальзывает и подобно кеглям, цепляет рядом стоящие бутылки, которые одна за другой начинают лететь на пол.

Звук бьющегося стекла приводит меня в чувства. Я в ужасе тянусь вперед, чтобы поймать на лету тару, но подножка едет, мои пальцы цепляются за полку, накреняют за собой весь стеллаж, с которого теперь уже сыплются стеклянные бутылки с кефиром, падает сметана.

Господи, нет, только не это!

– Твою мать, – раздается ошеломлено сзади.

Боковым зрением вижу, как Вова хватает стеллаж, возвращается его на место и таращится на пол.

Я делаю тоже самое.

Паника подбирается к горлу и сдавливает его тисками.

Что я наделала? Боже, что я наделала?

Прикрываю рот руками, когда напротив материализуется Ольга.

Ее глаза мечут молнии, она сначала открывает и закрывает беззвучно рот, а потом начинает кричать.

– Ты что сделала, безрукая? Ты хоть представляешь сколько это стоит? Да ты у меня бесплатно будешь работать до конца лета! – хватается за голову.

Посетители магазина недобро и осуждающе на меня косятся, будто я сделала это специально, а я не могу даже ответить.

Осознаю, что вот они… мои деньги за квартиру. Я разбила их. Собственноручно.

– Не кричите, – встает на мою защиту Вова, – видите же, что ей плохо.

– Плохо ей? Тогда дома сидеть надо, а не работать переться. Пошла вон с глаз моих, чтобы я тебя не убила. Завтра в семь чтобы была на работе. Я тебя так припашу, что мало не покажется.

Еле передвигая ногами, отправляюсь в подсобку. Вова что—то говорит мне рядом, а я не слышу. И даже не вижу ничего. Вошла в какое—то амебное состояние.

По улице иду, будто по лабиринту. Не различаю ни машин, ни людей. Все одинаково серое и безликое. Поднимаюсь, захожу в квартиру.

Коридор, кроссовки Руслана, он на кухне.

В руках рулон обоев, который он прикладывает к стене.

– Привет, – поворачивает в мою сторону голову.

А меня срывает.

– Ты, – шепчу, чувствуя как к сердцу приливает кровь и заставляет его усиленно работать, – это все ты.

Руслан обводит меня пристальным взглядом, отрывается от стены и спускается на пол.

– Что я? – вытирает руки о валяющееся на подоконнике полотенце.

– Что ты здесь делаешь? – выдаю на выдохе.

– Ремонт.

– Нет. Что. Ты. Здесь. Делаешь, – поднимаю на него глаза, когда он приближается.

Пальцы самовольно складываются в кулаки, и я роняю сумку на пол.

В ушах грохочет пульс. Меня подбрасывает как на вулкане.

– Пока ты не пришел все было хорошо, – голос отдает мерзким звоном, – я поселилась здесь, надеясь на тишину, но ты пришел и все разрушил. С ремонтом этим, – взмахиваю рукой, – С тем, что мне пришлось идти на чертову работу, на которой у меня ничего не получается, и которую я просто ненавижу. С тем, что приходишь каждый день! – вскидываю руки и не отдавая себе отчета в том, что делаю, бью его по плечам, – во всем виноват ты! Пять лет! Ты! Был всем для меня! – слезы катятся по щекам, я больше не принадлежу себе. Эмоции открылись, как врата Ада и оттуда вырывается все, что так долго копилось и только и ждало, когда обрушиться на него, – Ты меня только разрушаешь! Снова и снова! Бросаешь! Уничтожаешь! Уходишь, обесценивая, а потом приходишь и снова все разрушаешь! Зачем ты появился в моей жизни? – кричу, со всей силы колотя его кулаками куда попаду. Руслан не уворачивается. Позволяет мне бить себя по груди и плечам. Подходит еще ближе, будто подставляя себя под мои безжалостные руки, – Ненавижу тебя! Так сильно ненавижу!

Рыдания вырываются из горла, я сгребаю его грязную футболку в кулаки, а Руслан в этот момент рывком прижимает меня к себе.

Отталкиваю его, но он не отпускает. Стискивает крепче, пока я мечусь в его руках, как раненое животное и повторяю это ядовитое «ненавижу».

– Прости меня, – прижимая мою голову к своей груди, фиксирует так, чтобы ограничить мои движения, – прости, Даша. За все прости. – его слова вибрацией проходят по моей макушке вниз. – Я люблю тебя. Люблю все пять лет, даже когда любить нельзя было все равно любил.

Я всхлипываю, дергаясь от него, но тщетно. Он держит будто металлическими оковами.

– Я виноват, – хрипло произносит, путаясь в моих волосах пальцами, – ты не должна все это проживать. Не должна, – выдыхает с болью, а потом опускает голову и рвано шепчет мне на ухо, – но я все исправлю. клянусь тебе, Даша. Ты будешь улыбаться. Будешь сиять, родная. Я все для этого сделаю. Наизнанку вывернусь, но исправлю. Только поверь мне.

Всхлипываю и мотаю головой.

– Поверь. Я всё отдал Тихому. Занял денег у другого человека, нормального. Которому отдаю всё с зарплаты и на него же и работаю. Больше никакого воровства. Всё для того, чтобы мы могли с тобой быть вместе, и ты не боялась. Слышишь?

Сама не замечаю, как затаилась, перестав брыкаться. Слезы так и текут по щекам, не желая останавливаться, а я как безумная, вдыхаю его запах и умираю. Умираю от того, что снова в его руках. Морально уничтоженная, физически изможденная.

– Я боюсь, – шепчу, жадно сминая его футболку. Отдергиваю руки, как от огня и снова тяну их к нему. – так сильно боюсь.

– Я знаю, – шепчет Руслан, – и я боюсь. – поднимает мои голову обеими руками и смотрит прямо в глаза. Я проваливаюсь в них, утопаю, – так боюсь, что колотит всего. Шаг влево, шаг вправо – расстрел. Каждое слово с тобой контролирую. Как по стеклам хожу. Но только если прогонишь, не уйду, – вжимается своими губами в мои, –