Запретная. Моя - Элла Александровна Савицкая

“Я ведь ничего плохого не сделала. Сказала ему твой размер только и всего. Ну потом еще про ситуацию с деньгами и о том, что ты не хочешь жить со Славой”

“Даш, ты же правда не хотела с ним жить. Я как лучше хотела, клянусь”

“Ну Дашка, ответь на звонок. Наори на меня. Только не молчи. Я же волнуюсь”

“Я все—равно тебя люблю и считаю, что поступила правильно” – это последнее.

Я засовываю телефон в сумку и бреду домой. В глубине души я понимаю её порыв и желание помочь. Но липкое чувство собственной никчемности не отпускает. А еще того, что она была со мной не честной.

Живот начинает ныть тягучей болью, напоминая о себе после всех этих километров, и я замедляю шаг.

Лето разливается по городу яркой, звонкой зеленью и крылатым гомоном уток в озере. Мимо проходит молодая пара с коляской. Малыш в ней агукает, и сердце вдруг колит так остро, что приходится глубже вдохнуть. Парень обнимает девушку, шепчет ей что—то на ухо, она смеётся и целует его. Они выглядят так… легко, такими полными счастья, что я невольно завидую.

В памяти всплывает, как мы вот также гуляли с Русланом вдвоем. Говорили обо всем на свете. По большей степени говорила, конечно, я, а он молчал, но смотрел на меня точь—в—точь, как он на неё.

А потом ушел.

Внутри меня всё обрывается, и я отвожу взгляд. Хотела бы я, чтобы Руслан так же гулял со мной и нашим ребёнком? Да, я мечтала об этом. Не о детях, естественно, и не в ближайшем будущем, но верила, что однажды так будет…

А теперь… между нами слишком много “но”.

С силой выталкиваю из головы мысли, что жгут изнутри, и дохожу до дома. Открываю дверь – и застываю.

В привычной картине есть лишняя деталь: на полке с обувью, где всегда пусто, стоят мужские массивные кроссовки.

Те самые, в которых вчера был Руслан.

Из кухни слышится возня.

Сбросив балетки, с опаской прохожу внутрь.

Перед глазами открывается неожиданная картина… Руслан стоя на стуле, широкими резкими движениями срывает со стен обои.

– Привет, – говорю тихо, почти на выдохе.

Он оборачивается, откидывая кусок бумаги на пол.

– Привет. – встречается со мной взглядом, – Ты извини, что вот так. Хозяйка попросила как можно скорее переклеить обои. Если их снять, стены быстрее высохнут.

– Ммм. Ты хотя бы предупреждай в следующий раз, – смотрю на него и чувствую, как внутри все переворачивается.

На Руслане серая футболка и старые джинсы. Судя по всему, рабочие, потому что выглядят они именно так. Выпачканы краской в некоторых местах, и разорваны на колене.

– Черный список, Даш, – говорит он, выдергивая меня из моего изучающего взгляда.

Точно, список…

– Если ты планируешь ремонт, то я достану тебя оттуда, чтобы понимать когда ждать.

– Я буду приходить каждый день, – говорит он, спрыгнув со стула.

Вытирает руки о полотенце и ступает ко мне.

Шаг. Ещё один.

Я инстинктивно подбираюсь, утыкаясь взглядом ему в кадык. Выше смотреть не решаюсь. Контакт глаза в глаза для меня слишком болезненный.

– А сколько дней потребуется?

– На ремонт около недели. Пока все просохнет, потом пока поклею обои после работы.

– Ясно. Я тогда пойду пока лягу. – разворачиваюсь, пока его присутствие не успело расплавить мою решимость, и ухожу в комнату.

Слышу, как Руслан продолжает орудовать на кухне. Трещит бумага, передвигается мебель. Стараюсь не думать о том, что на моей кухне находится ОН, но не получается. И от этого я нервничаю.

А еще от того, что мне хочется есть, а я не могу этого сделать, потому что пойти туда – значит снова оказаться рядом.

Но голод оказывается сильнее и минут через двадцать я не выдерживаю:

– Ты долго еще? Я есть хочу, – все же вхожу на кухню.

Руслан оборачивается.

– Ешь. Я ту часть уже закончил.

Прохожу внутрь. Везде валяется бумага, куски штукатурки, воздух пропитан пылью.

Нужно теперь будет все это убрать, а я не чувствую себя способной сейчас это сделать. Видимо долгие пешие прогулки по жаре малышу не слишком понравились, потому что живот не проходит.

Обернувшись в поисках ножа, протискиваюсь между составленной к центру мебелью.

Беру его, достаю доску и нарезаю себе колбасу. Руслан в этот момент наполняет чайник водой и ставит на газовую конфорку.

– Как твой день? – спрашивает, возвращаясь обратно на стул.

– Нормально, – отвечаю прохладно.

Возможно он ждет, что я спрошу, как у него, но я не хочу этого делать. Тогда я буду знать о нем больше. А знать, значит думать. А думать о Руслане всегда больно.

Справившись с нарезкой, возвращаю продукты в холодильник, и сажусь за стол. Руслан в этот момент снова оказывается на полу, моет руки в мойке, берет чашки и наполняет их кипятком.

– Где у тебя чай? – спрашивает, открывая один за другим ящики.

– В левом крайнем.

Он бросает мне в чашку пакетик, и добавляет две ложки сахара, как делал всегда, если я оказывалась у него дома.

Себе заваривает тоже, достав пакетик из моей, и переложив в свою, потому что я терпеть не могу крепкий.

Разбавляет водой из фильтра и ставит передо мной.

Я коротко киваю в знак благодарности.

Руслан встаёт напротив.

Между нами тишина, такая же густая, как пар над чашкой. Неуютная и бездонная.

Под прицелом его взгляда есть не слишком комфортно..

Понимаю, что он может быть голоден, но намеренно не предлагаю разделить со мной обед, потому что тогда он пробудет здесь еще больше времени, а я этого хочу меньше всего.

Поэтому просто продолжаю жевать, пока он оперевшись бедрами на кухонный гарнитур, пьет чай.

– Ты уже делала узи? – вдруг спрашивает.

Проглотив едва прожеванный хлеб, осмеливаюсь поднять на него взгляд. Зеленые глаза тут же ловят меня в фокус.

– Да. Все в порядке. Ребенок растет согласно сроку.

– Это хорошо. А пол уже знаешь?

– Нет. Малыш лежал так, что рассмотреть было невозможно.

Руслан кивает, а я возвращаюсь к поеданию безвкусного бутерброда. Растягиваю его во рту, как кусок резины, а потом зачем—то говорю:

– Следующее узи через неделю. Возможно тогда узнаю.

– Я бы хотел пойти с тобой, если ты не будешь против.

– Зачем?

– Это ощущается важным.

С трудом проглатываю кусок.

– Иди. Если найдешь время.

После того, как я кое—как справляюсь с едой, ставлю тарелки в мойку и выхожу их кухни. Спиной чувствую его взгляд – тяжёлый, почти осязаемый физически.

Обхватив себя руками, укладываюсь на диван.

О сказанных им