Книги, годы, жизнь. Автобиография советского читателя - Наталья Юрьевна Русова

изнутри читателя в отдельный конкретный момент, а со стороны и сверху, с точки зрения влияния этого процесса на формирование и функционирование человека на протяжении жизни, то увидим следующую динамику. В детстве, отрочестве, юности книга, что вполне естественно, служит одним из мощных инструментов становления личности; в молодости и зрелости мы используем литературу для завоевания мира и объяснения его; а в старости… в старости книга помогает сохранить себя и осмыслить прошлое.

Сохранить себя мне способствует перечитывание немногих оставшихся любимцев, а осмыслить прошлое и пройденное – мемуаристика, дневники, документы. Впрочем, разделить эти два процесса трудно, да и надо ли? Как любил повторять Бродский, главное – это величие замысла. Думаю, он имел в виду замысел не только творца земного (поэта, художника, музыканта, да просто обычного человека), но и Творца небесного. В общем-то все просто: надо помнить о вечном. Недаром на обратной стороне надгробия Бродского на кладбище Сан-Микеле выбита цитата из Проперция «Letum non omnia finit» («Со смертью не все кончается»). Я стояла около его могилы дважды; оба раза на ней лежали свежие цветы и, по еврейскому обычаю, мелкие монеты. И оба раза бежал озноб по рукам и позвоночнику…

Казалось бы, напоминать о вечном – это функция Библии. Увы, как практически все мое поколение, я воспринимаю Великую книгу лишь как великолепный литературный памятник, не особо значимый в этическом отношении. Подлинной Библией, к которой не устаю обращаться, стали Пушкин, Толстой, Достоевский, великая четверка (Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак), Трифонов, Бродский.

Что ж,

Кто любит прачку, кто любит маркизу,У каждого свой дурман…

(Это из прелестного стихотворения Саши Черного «Мой роман»; продолжается четверостишие так:

А я люблю консьержкину Лизу,У нас – осенний роман.)

Напомню, что Лиза – маленькая девочка.

Чем же закончить эту главу? Все-таки она последняя. Пожалуй, попробую ответить на вопрос, какие черты моей личности сформированы и/или закреплены чтением последних десятилетий. После довольно продолжительных размышлений получился следующий перечень:

– раскаяние в собственной слепоте, корни которой в природном оптимизме, счастливом детстве, умелой идеологической обработке и – увы! – инерции мышления;

– скептицизм по отношению ко всему, что исходит от навязанных со стороны властных, политических и общественных структур;

– вера в вечность Языка и Слова.

«От всего человека вам остается часть речи…»

(Вместо послесловия)

Не думала, что окажется так жаль расставаться с этими записками. Они доставили мне много радости, и если хоть малая часть ее достанется читателю, я буду счастлива.

Кстати, пусть простят меня те, кто не обнаружит на этих страницах упоминания о своих любимцах – поэтах, прозаиках, произведениях. Конечно, я не ставила перед собой неподъемной задачи исследовать и описать восприятие художественной литературы всем советским обществом. Перед вами история одного-единственного читателя, которая к тому же охватывает не все им прочитанное (это невозможно), а лишь самое любимое, значимое и памятное. Кроме того, автор полностью отдает себе отчет в том, что у него получились заметки читателя не только советского (и постсоветского), но и провинциального. Нижний Новгород, Горький, несмотря на свое миллионное население, промышленную значимость, количество вузов и географическую близость к столице, долгое время в силу своей закрытости (из-за обилия оборонных предприятий) оставался провинцией и еще не успел свою провинциальность изжить до конца. Все общественно значимые факты и события доносились до нас позже и глуше; не хватало информации, не хватало интенсивности сиюминутных обсуждений, не хватало общественного действия. Может быть, однако, здесь кроются и некоторые преимущества? Воскликнул же один из моих приятелей, нижегородский писатель Олег Рябов:

Да здравствует провинция,Где каждый день – отрада,Что никогда столицеюНе будет – и не надо…

Опоздание отклика и реакции вовсе не исключает глубины и нестандартности осмысливания.

Многолетняя научная работа приучила меня к тому, что в последних абзацах статьи или книги следует повысить градус обобщения, чтобы придать особую убедительность итоговым выводам. Что ж, не буду изменять привычному способу действий.

Происшедшая и длящаяся на наших глазах информационная революция изменила облик и характер словесной и художественной культуры. Россия, в соответствии со своими историческими привычками, бросилась в эту революцию с головой и если не захлебнулась, то воды наглоталась порядочно. Пришел конец не только нашей прославленной литературоцентричности, но также немаловажным факторам, которые эту литературоцентричность пестовали и поддерживали:

– массовым и разнообразным библиотекам;

– неторопливому анализирующему чтению;

– тщательной словесной отделке и необходимому для нее профессионализму;

– ожидаемой предсказуемости ассоциаций, порождаемых художественным текстом.

В искусстве, в науке, в культуре торжествуют интеграция и синкретизм, что в еще большей степени лишает литературу ее исключительного и особого положения. Привычное словосочетание «литература и искусство» того и гляди потеряет право на жизнь и либо распадется, либо укоротится.

И все-таки в сознании человека, положившего жизнь на служение Языку и Слову, скепсис не может не бороться с надеждой. Пусть простит меня читатель за высокопарность, которая искупается только искренностью, но неизменным утешением служит следующее:

– Человечество не может существовать вне знакового моделирования мира, которое осуществляется главным образом через язык.

– Художественный образ, рожденный и запечатленный при помощи языка, является самым мощным средством сохранения и развития эмоционального и этического опыта поколений, который – хочешь не хочешь – надо осваивать и передавать дальше.

– Формы образного мышления меняются – что ж, это неизбежно, и без этого, наверное, было бы скучно. Но язык вечен, а значит, вечна и словесная культура. В том числе и художественная речь.

…и при слове «грядущее» из русского языкавыбегают мыши и всей оравойотгрызают от лакомого кускапамяти, что твой сыр дырявой.После стольких лет уже безразлично, чтоили кто стоит в углу у окна за шторой,и в мозгу раздается не неземное «до»,но ее шуршание. Жизнь, которой,как дареной вещи, не смотрят в пасть,обнажает зубы при каждой встрече.От всего человека вам остается частьречи. Часть речи вообще. Часть речи.(Иосиф Бродский. 1976)2019–2021 гг.