Навола - Паоло Бачигалупи

если смогу. — Он мрачно посмотрел на раненого. — Мы его подлечим — и послушаем, что он нам споет. — Каззетта оживился. — Быстро, быстро. Сделайте бинты из рубашек, чтобы он не истек кровью. — Он хлопнул меня по плечу. — Я скоро вернусь.

— А если нет? — спросила Челия.

— Тогда вам придется бежать.

— Но мы понятия не имеем, где находимся!

— Сфай! — пресек Каззетта ее протесты. — Если я не вернусь, следуйте за водой. Она приведет вас к решетке. Та заперта, но есть ключ, высоко над аркой. Вы его не увидите, придется искать на ощупь. Но только если я не вернусь.

— Сколько ждать?

— Час, не больше. Если к этому времени не приду, значит я мертв. Тогда идите к Сфона. Они настоящие друзья, смогут тайно вывезти вас из города в свой кастелло в Ромилье. Потом вам нужно будет двинуться на юг. Отправляйтесь в Торре-Амо.

— К Филиппо? — изумленно спросил я.

— Если он жив. Если нет, ко второму управляющему. Торре-Амо контролирует значительную часть состояния вашего отца. Это самая богатая ветвь. — Он стиснул мои плечи. — Понимаете?

Я оцепенело кивнул.

— Хорошо. А теперь не дайте этому человеку умереть!

Каззетта скрылся в тоннеле. Челия крепко сжала меч, глядя ему вслед. Мгновение спустя она подошла к одному из мертвецов и принялась нарезать его одежду на бинты. Потом прижала грязные тряпки к сочившейся кровью ране.

Лицо Челии было бледным и призрачным, мрачным от напряжения. Наверное, я выглядел так же. Вода капала и журчала. Я задумался о том, что произошло в нашем палаццо. Погиб ли отец? И вся моя семья? Остался ли я последним Регулаи?

При этой мысли на меня обрушилась сокрушительная тяжесть.

Я попытался успокоить дыхание, громко звучавшее в ушах. Представил, будто чувствую на себе взгляды. Взгляды всех обитателей катакомб. Всех существ Наволы. Всех, кто ждет, что произойдет с архиномо ди Регулаи. А потом возникло кое-что еще: подкрадывающееся ощущение силы. Силы драконьего глаза. Прижатый к моей груди, он вновь пробудился.

— Давико! — позвала Челия. — Помоги мне!

Я понял, что всматриваюсь в глубины глаза. Я не знал, сколько времени прошло. Стряхнув с себя оцепенение, я с тревожащей неохотой отложил глаз.

Челия склонилась над раненым, пытаясь остановить кровотечение. Все тряпки промокли насквозь. Очевидно, я надолго потерялся в артефакте. Глаза убийцы были открыты. Он был в сознании, смотрел на меня. Попытался что-то сказать. На губах пузырилась кровь.

Я наклонился к нему.

— Кто тебя послал? — спросил я. — Кто тебя послал?

Повинуясь внезапному порыву, я схватил драконий глаз. Положил под руку убийцы и снова спросил:

— Кто тебя послал?

Но теперь глаз казался мертвым.

Раненый облизнул губы. Что-то прошептал. Я склонился ближе, пытаясь разобрать его последние слова, гадая, что следует испытывать к нему: жалость, отвращение или ненависть.

Он вновь попытался заговорить, но слова обернулись булькающим выдохом. И он умер. Его тело обмякло, как бывает, когда человека покидает душа. Я отпрянул, ожидая, что дракон вновь станет кормиться, но глаз спал.

— Что ж, — вздохнула Челия, — теперь мы никогда не узнаем.

Я смотрел на несостоявшегося убийцу. В этот миг я осознал, что он молод. Ненамного старше нас. Он мог быть студентом университета. Вполне мог, учитывая участие Пьеро в заговоре.

Я сел на корточки. Было странно думать об этом. Юнец всего на пару лет старше меня сидел в засаде и ждал нас, чтобы убить.

В темноте раздалось эхо шагов.

— Прячься, — прошептал я.

Мы ускользнули подальше от мертвецов.

Шаги и факелы. Эхо человеческих голосов. Появился Каззетта, сопровождаемый солдатами с эмблемой в виде волка и солнца — символом элитного подразделения люпари.

— Выходите! — позвал Каззетта. — Заговорщики мертвы. — Он посмотрел на нашего пациента. — Больше не дышит?

— Да.

Каззетта поморщился, словно съел что-то тухлое.

— Не важно. — Он махнул люпари. — Отнесите трупы наверх и повесьте вместе с остальными. На балконах палаццо, на городских воротах. Перед Каллендрой и у катреданто. Пусть висят на виду у вианомо. — Нахмурившись, он посмотрел на мертвого юношу. — Улица увидит их — и улица скажет нам имена.

Часть 3

КАНИ ИНГРАССАНО

(наволанская детская песенка)

Кани инграссано!

Кани инграссано!

Патри, матри, туотто стилеттано.

Нера ла нотте, росса ла страда,

Фратри, фигли, соно гарротано.

Амичи, куджини, перче но?

Вино д’инсетти, сангуэ вискозо.

Кани инграссано!

Кани инграссано!

ПСЫ ЖИРЕЮТ

(вольный перевод)

Псы жиреют!

Псы жиреют!

Заколоты мать и отец.

Ночь черна, улица красна,

Удушены братья, сестры и дети,

Друзья и кузены — а почему бы и нет?

Вино насекомых — липкая кровь.

Псы жиреют!

Псы жиреют!

Глава 27

Веритано ди Амолючия. Карло Каваллини.

Имена произносили шепотом. Имена мертвых, имена тех, кто на нас напал.

Домионо Ассиньелли.

Отец приказал разложить тела несостоявшихся убийц перед воротами нашего палаццо, словно товары, аккуратно, в ряд, по росту и возрасту; у кого-то перерезано горло, у кого-то вспорот живот, у этого не хватает глаза, у этого вскрыто бедро.

Марко Парди.

Кровь текла ручейками между камней мостовой, гудели мухи, собаки шныряли вокруг, надеясь урвать кусок. И со всей Наволы к нам ползли сплетники — из переулков и магазинов, гильдийских канцелярий и кварталов слуг, желая увидеть мертвецов, желая воспользоваться возможностью, зная, что после резни всегда приходит время торговли.

Родрико ди Картабриси.

Имена за золото. Обычай, столь же священный в Наволе, сколь и свет Амо.

Винчи Оккиа. Серио Белланова.

Закутанные в плащи фигуры крались в горячей туманной мгле к воротам Палаццо Регулаи, напоминая призраков в ночи, и так же быстро исчезали, чтобы никто не увидел, как они поживились за счет кровопролития.

Джорджо Броджа, Джованни Весуна.

Они шептали имена бывших друзей и неверных любовников. Делились именами соседей. Иногда даже предлагали имена кровных родственников, ведь ненависть глубоко укоренилась в Наволе, и обиды, пусть и скрытые, жили долго.

Амодео э Амолюмио Пикобраккьо.

Имена были священным подношением — за золото, за услугу, за месть, иногда даже за верность архиномо ди Регулаи, — и каждое имя поручали заботам Каззетты, чтобы он, в свою очередь, тоже мог сделать подношение.

Дейамо Песчируссо, Бруно ди Лана, Антоно Люпобравиа.

Жены пробуждались на рассвете — и находили рядом мертвых мужей, с кинжалом в глазнице, с головой, пришпиленной к подушке. Сыновья хватались за горло посреди песни и блевали черной желчью в тавернах, среди близких друзей. Дочери исчезали с уроков в катреданто и развеивались словно дым, как будто соблазненные самим Калибой. Их тела находили в темных переулках, с зияющей алой улыбкой на шее. Собаки таскали отрезанные руки по улицам, словно добычу, а за ними гонялись дети, привлеченные блеском золотых колец на пальцах.

Именем Каззетты стали пугать детей.

Веди себя хорошо, дитя мое, или придет Каззетта и украдет тебя ночью спящего.

Будь послушным, дитя мое, или придет Каззетта, отрежет твой язык и сварит.

Веди себя тихо, дитя мое, и никому не рассказывай тайны нашей семьи. Даже шепотом не говори про наши связи, про то, с кем мы обедаем и кто приходит к нам в палаццо.

Веди себя прилично, дитя мое, или мы можем разделить судьбу архиномо ди Лана, которых повесили на окнах их собственного палаццо: всех, патро, матра и фильи. Шея вытянута, язык багровый, глаза выпучены, как у рыбы, а вианомо тычут пальцами и смеются над стекающей по их ногам мочой, пока они дергаются, пытаясь вдохнуть.

А потому, пожалуйста, помалкивай, дитя мое. Веди себя тише вора в квартале Сангро. Ведь если Каззетта услышит хотя бы шепоток про нас и наших близких, мы присоединимсяк ди Лана, Броджа и Картабриси. Наши языки прибьют к дверям катреданто, наши тела будут плавать в Ливии, а тебя, мое невинное дитя, продадут в рабство...

Вы удивлены? А не следовало