Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - Дэйв Мастейн

Megadeth – музыку, которую написал я! Если бы я был жадным, то потребовал бы свой процент, но я никогда этого не делал. Закрывал глаза, хотя внутри это поедало меня. Было нечто странное и сбивающее с толку в том, что мы не могли ладить на духовном уровне, но все же парень работал и получал прибыль от моей музыки. Это совсем не круто.

Хотя, если уж на то пошло, думаю, что неудовлетворенность Марти в Megadeth и его уход в конечном счете можно приписать в первую очередь тому, что он потерял интерес к этой музыке. Долго прикидываться не получится, особенно если ты настолько профессиональный музыкант, как Марти. Можно стоять на сцене и отбывать номер, выдавать молниеносные соляки и играть роль бога хеви-метала. Деньги – это хорошо, девочки и наркотики – тоже. И, как и все мы, Марти наслаждался плодами своих трудов.

Пребывание в группе, жизнь в дороге, разгульный образ жизни – все это может сделать с людьми нечто странное. Несколькими годами ранее, когда мы сочиняли альбом Countdown to Extinction, был день, когда один из участников группы приносил в студию какую-нибудь видеозапись. Она попала к Нику через кого-то из парней одной известной группы.

– Вы должны это увидеть, – сказал он с озорством. А затем поставил кассету и ждал нашей реакции.

Я уже многое повидал; и меня мало чем можно шокировать. Но то, что я увидел на экране, чуть не заставило меня блевануть: какой-то чувак в черной кожанке и других аксессуарах раба подвергался избиениям толстой голой телки, в руках которой был хлыст и нечто, похожее на огромные спицы для вязания.

– Твою же мать! – закричал я, когда она вонзила одну из этих игл в соски парня, а потом прямо в пенис!

Но это было не самое худшее. Ближе к концу, когда парень сидел, истекая кровью и весь избитый, телка насрала прямо на пол, затем схватила парня за волосы и заставила его это жрать. И он жрал! В этот момент мне пришлось выйти из комнаты. Марти тоже психанул. Само собой, все это единое целое: образ жизни, наркотики, секс, обесценивание человеческой жизни и последующее унижение собственного достоинства. Через некоторое время ты просто становишься безразличен к этому. Ничего не кажется вызывающим либо аморальным. Все это просто… наскучивает.

Думаю, Марти достиг этого момента к тому времени, как мы записали Risk. Он стал навязывать более медленные, мелодичные песни, поощряя дальнейший прогресс в сторону попсы, как на альбоме Cryptic Writings. В то же самое время, он вовсе изменил свое отношение к металлу. Постригся, стал иначе одеваться. Вспоминая, как все это было, довольно очевидно, что Марти дошел в Megadeth до точки. Тем не менее вместо того, чтобы уйти, он попытался подстроить группу под свои музыкальные вкусы и ощущения. И с помощью Бада Прейджера и Данна Хаффа, у него это почти получилось.

Не стало легче и от того, что Ларс Ульрих подстрекал меня в прессе, заявив, что я боюсь попытать счастья со своей музыкой. Он хитро подошел к этому вопросу, отвесив мне как комплименты, так и критику, но у меня после всего этого сложилось ощущение, что он бросил мне перчатку:

Я уважаю Дэйва как музыканта; хотелось бы только, чтобы он больше рисковал, бросал себе вызов.

Вместо того, чтобы не обращать на это внимания, я позволил его словам прожечь дыру в моей душе.

Я мог принять вызов, явив миру нашу следующую пластинку. И назвать ее Risk, на случай если кто-то не врубится в послание.

Не сказать, что конечный результат я хотел видеть именно таким. Но все просто как бы… получилось само собой. Моего намерения не было, но я признаю за собой некоторую небрежность. Я знал, что-то не так, пока мы записывали пластинку. Однажды возле моего дома остановился Бад и предложил внести кое-какие изменения.

– Знаешь, чего я хочу сделать? – спросил Бад. – Пластинку, услышав которую, ребята из Metallica скажут: «Вот сукин сын! Почему мы до этого не додумались?»

Он знал, на что давить. И хоть я понимал, что это неправильная позиция – возвращение к старым воспоминаниям, причинившим мне много боли, попытки свести счеты с бывшими коллегами по группе, – все же согласился. Бад был полон решимости увести Megadeth в сторону попсы.

Финальный шаг в этом путешествии будет не похож ни на что, что мы раньше делали.

– Может быть, блюграсс, – предложил Бад. – Или диско.

– Ты совсем, мать твою, ебанулся?! – я ушам своим не верил. Но Бад не шутил.

– Послушай, у нас была пластинка топ-10 с Cryptic Writings. Несколько хит-синглов тоже было, – он сделал паузу, чтобы я это переварил. – Ведь так?

– Да.

– Хорошо. Ты мне доверяешь?

– Да, Бад. Я тебе доверяю.

В итоге мы решили остановиться на том, что основано на синти-поп-дискотечном звуке. Песня называлась «Crush ‘Em» и была написана как гимн для хоккея и болельщиков. Я люблю хоккей и думал, что было бы прикольно написать то, что будут включать на играх, чтобы подбодрить трибуны, – то, что даст нам передохнуть от идиотской песни Гэри Глиттера, которую крутят на каждом спортивном мероприятии в мире. Не то чтобы я писал ее для фанатов Megadeth или даже для радио. Я писал ее для хоккея. И она попала на пластинку.

День, когда мы записали демо на песню «Crush ‘Em», был одним из худших в моей профессиональной жизни. Не успели мы ее закончить, как я вышел из студии, направился прямиком в туалет и блеванул. Это была сухая рвота – я был настолько расстроен из-за всего процесса, что даже ничего не поел тем утром. Знал, что совершил ошибку. Бад убедил всю группу, что нам нужен очередной хит, и этой песней должен стать «Crush ‘Em». Я мог все это прекратить. Но не стал. Хотел, чтобы все остались довольны. Хотел быть бравым солдатом. Если бы все накрылось, во всяком случае, никто бы не сказал, что я недоволен. Но было ощущение, что все не так. Перед глазами постоянно мелькал клип KISS на песню «I Was Made for Lovin’ You», и я считал, что для Megadeth это похожий просчет.

Ох, все не так. Плохо, плохо, плохо.

И так и было. Песня «Crush ‘Em» стала саундтреком к фильму «Универсальный солдат: Возвращение» и основным гимном НХЛ, как я и надеялся. Тем не менее я не особо успокаивал себя этим. Risk был по праву отвергнут фанатами Megadeth (которые чувствовали, что их предали), а критики устроили настоящий разнос