Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - Дэйв Мастейн

в Ла Хасиенда что-то изменилось. Несмотря на все грехи и «косяки» в жизни я ощущал странный оптимизм. Учитывая, что я находился у черта на куличках, в Техасе, – чистой изоляции, создававшей некоторого рода определенную атмосферу, – окруженный людьми, которые не крутились как белка в колесе. Все же меня что-то тянуло. Гнев и цинизм, ставшие настолько важной частью моей жизни, казалось, просто исчезли.

Мне чего-то хотелось.

Чего-то требовалось.

В духовном смысле я был скрипучим механизмом, собранным из сломанных, несовпадающих деталей: крещеный лютеранин, воспитанный Свидетелями Иеговы, ознакомленный с колдовством, заигрывающий с буддизмом, собирающий со шведского стола доктрину Нового века. Ничего не сработало. Я ничего не принял. Очень долгое время мне было даже неинтересно пытаться. Не знаю, можно ли точно назвать меня атеистом или даже агностиком. Скорее, я потерял… что-то. Я всегда верил в Бога. Верил в Иисуса – верил в то, что он умер и воскрес на третий день. Эту историю мне рассказывали, когда я был ребенком, будь то Свидетели Иеговы или нет. Поэтому в какой-то мере я верил во все. Мне просто было насрать. Не было в моей жизни места для религии и духовности.

До недавних пор.

Однажды морозным январским вечером я пошел к вершине холма в Ханте, на территории Ла Хасиенда. Там была вырыта яма от костра, и даже сейчас, в разгар зимы, огоньки пламени плясали на ветру, посылая искры высоко в небо над широкой пустыней. Кострище было популярным местом сборищ в Ла Хасиенда – удобное и подходящее атмосферное местечко для отражения личного или общественного нрава. В тот вечер я сидел там, глядя на огонь, думая о своей жизни… о выборе, который я сделал, и о последствиях этого выбора, как положительных, так и отрицательных. Чего-то не хватало.

Я больше так не могу. Это конец.

Но это был не конец. А начало.

Я встал и пошел в направлении небольшой А-образной конструкции, служившей скорее навесом, – это была лишь пара стен, подпирающих одна другую. Строение служило в качестве часовни на открытом воздухе. Теоретически оно было для людей всех конфессий; в сущности, это было христианское место для поклонения, о чем свидетельствовал огромный крест, висевший на опорной балке в передней части сооружения. Я стоял у входа, глядя на крест, не зная, что делать – смеяться, плакать или проклинать его значимость. Меня учили верить, что крест – это воплощение мошенничества, а Иисуса Христа сожгли на костре. Сатанисты, очевидно, верили в нечто гораздо более жестокое. Несмотря на это, крест никогда не производил большого влияния на мою жизнь. Хотя в тот момент я увидел в нем нечто странно утешительное и убедительное.

Я сделал глубокий вдох и громко произнес. В пределах слышимости никого не было.

– Я все перепробовал. Чего мне терять?

С этими словами – Чего мне терять? – груз упал с моих плеч. Не совсем, заметь. Но постепенно. Я стоял там около минуты, не зная, что сказать и как себя вести. Я слышал о духовном перерождении, о том, что люди чувствовали прикосновение руки Божьей, или что-то вроде этого, она тянулась и касалась их плеча. Либо видели образ Христа во тьме, представшего их взору и заключающего их в теплые объятия.

Мое обращение – мое пробуждение, если угодно – было гораздо менее театральным. Не имея маломальского осознания христианского учения и, честно говоря, чувствуя себя глупо, я обратился за помощью к священнику из центра реабилитации. Его звали Лирой. Это был интересный невысокий чувак в крошечных ковбойских сапожках и огромной ковбойской шляпе. Не знаю, был ли он физически нездоровым, но у него была странная походка, он шел как будто боком, пошатываясь и шаркая, а пальцы на ногах сложены под ступней, что напомнило мне о Джоне Уэйне[52]. Лирой выполнял в Ла Хасиенда интересную роль: он помогал пациентам в поисках целостного исцеления; он не должен был навязывать религиозные убеждения. И не делал этого. Скорее держал дверь открытой для тех, кто хотел в нее войти.

– Как мне впустить Бога в свою жизнь? – спросил я.

– Идем со мной.

Мы встали вместе перед крестом.

– Встань на колени, – сказал Лирой.

Я покачал головой. Даже на данном этапе я был упрям и горд.

– Нет, я не встану на колени. Можем ли мы просто помолиться?

И мы помолились. Лирой провел меня через то, что называется Молитва Грешника. И когда я читал ее слова, они казались почти ненужными. Ну, ведь все знают, что Дэйв Мастейн – грешник, верно? Куда уже очевиднее? Кроме того, в прошлом я сотни раз читал разные версии Молитвы Грешника, и для меня она ничем не отличалась от Молитвы третьего шага, написанной в справочнике Анонимных Алкоголиков:

Господи, я предаю себя Тебе,

Чтобы Ты создавал и творил вместе со мной,

Как Тебе угодно.

Освободи меня от оков эгоизма,

Чтобы я выполнял Твою волю.

Истина вот в чем: я мог читать эти слова даже во сне. Столько раз они лились из моих уст, в стольких случаях, и я даже не задумывался о том, что за ними скрывалось. Мне промывали мозги, чтобы я повторял мантру в АА, но я никогда по-настоящему не понимал ее значения, никогда не предавался размышлениям. Просто бездумно отвечал.

Разумеется, я предам тебе свою жизнь. Почему нет? Моя жизнь и так полное дерьмо.

В некоторой степени, ничего не изменилось. То есть жизнь была настолько плохой, насколько это возможно, когда мы с Лироем держались за руки и читали Молитву Грешника. Жена написала против меня судебный запрет. Детей я видел крайне редко. Рука постепенно приходила в норму, но я по-прежнему сомневался, что смогу возобновить музыкальную карьеру, – и честно говоря, мне было наплевать. Но все же…

Была надежда. Не знаю, откуда она взялась или почему появилась. Но, тем не менее, она была.

Это произошло вскоре после того, как я упал на колени и произнес все молитвы, которые знал, и впустил Иисуса Христа в свою жизнь. Это произошло без всякого сопротивления с моей стороны, и видит Бог, что в последующие годы временами мое поведение было несовместимо с христианским образом жизни. Я не экстремист. Не фундаменталист. Я отходил от принципов веры и по мелочам, и в серьезных ситуациях. Я ругаюсь. Не всегда проявляю терпение или терпимость, которые должен проявлять. Но верю в Бога и верю, что Иисус – мой спаситель, и все это – основополагающие принципы, которыми