Мастейн. Автобиография иконы хеви-метала - Дэйв Мастейн

утвердил лейбл, но никоим образом не улучшил дух товарищества среди участников коллектива. Этому составу не суждено было долго жить. И он не прожил.

Осенью 2001-го меня госпитализировали после того, как обнаружили камни в почках. Во время прохождения лечения мне выписали обезболивающее. Для большинства людей в этом не было бы большой проблемы. Принимаешь несколько таблеток, чтобы камни вышли из почек, а затем возвращаешься домой и живешь, радуясь жизни. Для меня же это оказалось в высшей степени проблематично. Введение опиатов было схоже с переводом стрелки; после нескольких лет трезвости я сорвался.

Падение было стремительным и унизительным. Я еженедельно посещал собрания АА, и именно во время одного из них мне рассказали, что обезболивающие можно купить в интернете. Как я и сказал, у меня в то время не было физической необходимости употреблять болеутоляющие, лишь сильное желание вернуть ощущение кайфа, которое я испытывал во время госпитализации, – он хоть и не был таким мощным, как тот, что возникал в результате курения героина, но определенно способен сделать так, чтобы я ни хрена не чувствовал. И так продолжалось время от времени на протяжении пары месяцев в конце 2001-го. Получается, я одержал победу над демонами, а они снова мной овладевали. Группа страдала, мой брак страдал, семья страдала. Я был жалок и несчастен. Наконец, когда закончился очередной год, я решил очиститься; больше так жить я не мог. Управлять Megadeth и так было непросто, когда я стоял на ногах. Стоя на коленях, я не мог этого делать. У меня действительно не было никакого грандиозного плана. Я знал лишь, что снова позволил себе превратиться в нарика, и я ненавидел это ощущение. Я лишь хотел, чтобы боль прошла.

Вот так я и оказался в Ханте, штат Техас, в наркодиспансере под названием «Ла Хасиенда», заснув в кресле и проснувшись с сжатым лучевым нервом, травмой настолько отвратительной, что я просто отказывался в это верить. Гораздо хуже, чем сама травма, был прогноз: я никогда не восстановлю полноценную сноровку и физическое ощущение руки. Никогда не буду играть на гитаре – во всяком случае, так же, как раньше. И когда врач сказал мне эти слова – когда посмотрел в глаза и сказал: «Не думаю, что тебе стоит на это рассчитывать», – у меня промелькнула простая опустошающая мысль.

Мне конец.

Что значила моя жизнь без музыки? Она определяла мое существование. Творчески, духовно, эмоционально и в буквальном смысле кормила меня. Благодаря музыке я до сих пор был жив.

Мне бы хотелось сказать, что я принял эту новость мужественно и с надеждой, но смысл врать? Реальность такова: жизнь превратилась в потертую веревку, рвущуюся у меня на глазах. И когда я сидел в кабинете хирурга-ортопеда, меня пронзало чувство страха. Я уже познал боль и грусть; познал одиночество и поражение. Но во всем этом я всегда мог рассчитывать на свою способность исполнять музыку. Я знал, что был очень хорошим гитаристом, и никто не мог у меня этого отнять.

До настоящего момента.

Сгоряча я уехал из центра и планировал отправиться домой, чтобы обдолбаться до потери сознания. А затем совершил ошибку. Позволил наркоте вступить в диалог с женой. Никогда прежде я этого не делал. О, разумеется, я был под кайфом, находясь дома, и временами был неприятен, но никогда не позволял наркотикам полностью овладеть собой во время разговора с человеком, которого любил больше жизни. Болеутоляющие, вкупе со страхом и небезопасностью, спровоцировали не свойственную мне мерзкую речь.

– Моя рука мертва, – сказал я Пэм по телефону. – Я больше не могу играть.

– Ты поправишься, – сказала она, пытаясь, как обычно, оказать поддержку. – Будешь наблюдаться у лучших врачей. За тобой будет лучший уход. Ты справишься.

Эти слова не помогали. Я не хотел, чтобы они помогали. Я лишь хотел найти, куда излить свою враждебность и жалость к себе.

– Ты не понимаешь. Ты меня не слушаешь. Моя рука мертва, жизнь закончена.

Я посмотрел на нее – человека, меньше всего заслуживавшего мою желчь, – а потом сорвался.

– Я ненавижу свою жизнь. Ненавижу свою работу. Ненавижу группу. Ненавижу своих детей. Тебя ненавижу. Как бы я хотел просто взять и повеситься прямо сейчас!

Пэм отреагировала с паникой и инстинктом самосохранения. Материнские инстинкты в подобных случаях говорят о том, что дети гораздо важнее, чем обдолбанный муж. Она поговорила со своими близкими друзьями из церкви, и они предложили ей обратиться к христианскому наставнику в Тусоне. Этот парень дал Пэм довольно суровый совет, и не успел я опомниться, как она огорошила меня судебным запретом и подала на раздельное жительство. Справедливости ради стоит сказать, что в свете этих событий я был не особо очарован христианской общиной. На самом деле люди, к которым обратилась Пэм, оказались лживыми экстремистами, выставлявшими Христиан в дурном свете. Наставник зашел настолько далеко, что предложил сделать так, чтобы мне запретили видеться с детьми без присутствия представителя церкви. Я ненавидел этого человека за то, что он дал Пэм такой ханжеский совет. И я был не особо рад тому, что она к нему прислушалась.

На данном этапе у меня было лишь несколько вариантов, наиболее очевидным стал выбор между жизнью и смертью. Я выбрал жизнь, правда, не в той манере, в которой ты ожидал. Следующие четыре месяца я жил в отеле. Полдня уходило на физиотерапию и реабилитацию в Spire Institute в Скоттсдейл, штат Аризона. Не было ни серебряной пули, ни артроскопических процедур, которые могли бы волшебным образом увеличить мой лучевой нерв и вдохнуть жизнь в вялую руку. Была лишь работа и медленный, мучительный, почти незаметный прогресс.

Бывали дни, когда я чувствовал себя ребенком, начинающим ходить, – настолько трудными оказались задачи, которых я пытался достичь. Представь, каково провести несколько часов подряд с пинцетом между пальцев, пытаясь переместить несколько плотничьих гвоздей. Я сидел за столом и пытался сжать и разжать прищепку.

Сожмите… разожмите.

Сожмите… разожмите.

Второе устройство выглядело как некая странная сумасшедшая вариация «ловца снов», со спицами, изготовленными из простых аптечных резинок. Моей задачей было просунуть в спицы пальцы и попытаться сжать их в кулак. Сначала это было невозможно; и адски больно. Онемение в пальцах в сочетании с болью в расположенных рядом мышцах руки и предплечья создавало комический эффект, когда я пытался работать с «ловцом снов». Так же, как тот, кто, играя в видеоигру, изогнет все тело, хотя требуются только большой палец и остальные пальцы, я точно так же дергался в кресле, иногда вставал и ходил по