Вендетта, или История одного отверженного - Мария Корелли

Погруженный в свои мысли я едва замечал, где бродил, пока вспыхнувшее мерцание синих цветов не напомнило мне о цели моей прогулки. Я пришел к Месту Ангела. Оно представляло собой, как и говорила Лила, плоский валун, полностью голый, кроме середины, которую скрывал плотный слой прекрасных горечавок, весьма редких цветов в этой части Италии. Значит, здесь сказочный ангел прервал свой полет, чтобы благословить священное кладбище «Морте Вирджин»; я остановился и огляделся вокруг. Вид и впрямь был великолепен: зеленые холмы, словно пологие катящиеся волны, поднимались вверх от поросшей листвой груди долины, пока их изумрудная зелень не терялась среди густых пурпурных теней и высоких вершин Апеннинских гор; городок Авеллино лежал у меня под ногами: маленький, но все же ярко очерченный, как миниатюрное изображение на фасаде; и немного вдали передо мной вздымалась высокая башня на кладбище «Монте Вирджин» – единственный грустный объект во всем великолепии окружавшего меня ландшафта.

Я присел отдохнуть на травянистый холмик рядом, дабы не оказаться претендентом на покрытый цветами трон ангела. И затем вспомнил о почтовом пакете, который пришел утром из Неаполя, – о том пакете, который я страстно желал открыть, но все колебался. Его мне прислал маркиз де Авенкорт, приложив учтивое письмо, в котором информировал меня, что тело Феррари было тайно похоронено со всеми необходимыми почестями на кладбище, «недалеко от фамильного склепа семьи Романи», писал де Авенкорт, «поскольку, как мы узнали, таковым было его собственное пожелание. Он приходился, как выяснилось, кем-то вроде названного брата недавно скончавшемуся графу, и, узнав об этом обстоятельстве, мы похоронили его в соответствии с теми чувствами, которые он, несомненно, выразил бы, если бы предполагал возможную близость своей смерти во время дуэли».

Относительно приложенного пакета де Авенкорт продолжал: «В нагрудном кармане Феррари мы нашли письма, и, открыв первое из них в надежде обнаружить завещание или последнюю волю покойного, мы пришли к заключению, что вам, как будущему мужу леди, чью подпись и почерк вы в них непременно узнаете, следует ознакомиться с их содержанием не только ради вас самих, но и ради справедливости к покойному. Если все письма написаны в том же стиле, как это первое, которое мы ненароком прочли, то я не сомневаюсь, что Феррари имел право считать себя в достаточной мере обиженным. И в связи с вашим решением, если только я имею право так далеко заходить в моей дружбе к вам, я бы порекомендовал вам тщательно изучить приложенную корреспонденцию перед тем, как связать себя семейными узами с той, о которой объявили нам в тот вечер. Неразумно было бы ходить по краю пропасти с завязанными глазами! Капитан Чабатти был первым, кто сообщил мне о том факте, что Феррари оставил завещание, в котором все свое имущество завещал безраздельно графине Романи. Вы, несомненно, сможете сделать из этого факта определенные выводы и простить меня, если я слишком усердствую во всем этом деле. Мне остается только добавить, что вся неприятность этой ситуации весьма быстро сглаживается и проходит без всякого скандала – я об этом позаботился. Вам нет необходимости долее продолжать свое вынужденное отсутствие. И как только вы соблаговолите возвратиться, я прежде всех буду рад приветствовать вас в Неаполе. Выражаю вам свое самое высокое уважение и почтение, мой дорогой граф,

Я осторожно свернул это письмо и отложил в сторону. Маленький пакет, который он мне прислал, лежал теперь в моих руках: связка аккуратно сложенных писем, перетянутых узкой лентой и сильно надушенных тошнотворным ароматом, который я знал и ненавидел. Я повертел их в руках; края бумаги были запачканы кровью – кровью Гуидо – как будто в последнем вялом течении она пыталась стереть следы изящно сочиненных строк, которые теперь ожидали моего прочтения. Я медленно развязал ленту. С отвлеченным хладнокровием я прочел одно письмо за другим. Все они были написаны Ниной для Гуидо, когда тот находился в Риме, на некоторых из них даже стояла дата того самого дня, когда она притворялась влюбленной в меня – своего нового жениха. Одно крайне чувственное послание было написано в тот самый вечер, когда произошла наша с ней помолвка! То были нежные и яркие письма, наполненные страстными уверениями в верности и самыми сладкими обращениями; с такой искренностью и любовью, проходящей через них, неудивительно, что подозрительность Гуидо была усыплена и что он имел все основания считать себя в безопасности в своих наивных грезах. Один отрывок из этих поэтических и романтических писем привлек мое внимание. Он гласил следующее:

«Почему ты так много пишешь о нашей женитьбе, мой Гуидо? Боюсь, что вся радость нашей любви улетучится, как только жестокий мир узнает о нашей страсти. Если ты станешь моим мужем, то ты, несомненно, перестанешь быть моим любовником, а это разобьет мое сердце. Ах, мой возлюбленный! Я желаю, чтобы ты вечно оставался моим любовником, как было и при жизни Фабио. К чему тащить банальное супружество на небеса столь сильной страсти, как наша?»

Я внимательно перечитал эти слова. Конечно, я понял их скрытый смысл. Она пыталась по-своему выстроить отношения с Гуидо, собираясь выйти замуж за меня и все же приберечь его для часов одиночества в качестве «ее любовника навечно»! Какой это был прелестный и изобретательный план! Ни один вор, ни один убийца никогда не смог бы придумать более хитрой схемы, чем она, но закон преследует только воров и убийц. О такой женщине, как она, закон гласит: «Разведитесь с ней – это лучший выход». Развестись с ней! И позволить преступнице безнаказанно уйти! Другие, возможно, и пошли бы на это – у меня же другое понимание правосудия!

Вновь завязав пакет писем с их тошнотворным запахом и кровавыми краями, я достал последнее любезно сформулированное официальное послание от Нины. Конечно же, я получал письма от нее каждый день – она была самым последовательным корреспондентом! Ее письма ко мне характеризовались теми же восхищенными выражениями, что и к ее мертвому любовнику, с той только разницей, что в обращении к Гуидо она яростно выступала против прозаичности брака, а для меня она рисовала трогательные картины своей вынужденной изоляции, описывая, какой одинокой она себя чувствовала со времени смерти ее мужа и какую радость испытывала при мысли о том, что скоро вновь станет счастливой женой, – женой такого благородного, честного и преданного человека, как я! Она уже покинула монастырь и находилась дома, где ожидала счастья приветствовать меня, ее возлюбленного Чезаре, вновь в Неаполе. Определенно она была достойна награды в номинации самой искусной лгуньи; я не понимал, как ей это удавалось так хорошо. Я почти восхищался ее талантом, как можно иногда восхищаться хладнокровным грабителем, который обладает большим умением, хитростью и мужеством, чем его коллеги. Я с триумфом подумал о том, что хоть завещание Феррари и позволило ей скрыть все прочие письма, которые могли остаться от их переписки, но этот небольшой пакет документальных доказательств в моих руках мог оказаться более чем достаточным для моих целей. И я принял решение сохранить их у себя до того момента, когда смогу использовать их против нее.

А как вам понравился дружеский совет де Авенкорта по поводу супружеских уз? «Человек не должен ходить по краю пропасти с завязанными глазами!». Чистая правда. Но если его глаза открыты и он держит своего врача за горло, то край пропасти – вполне подходящее место, чтобы швырнуть этого врага вниз, к смерти, спокойно сознавая, что мир ни о чем не узнает! Так что в настоящее время край пропасти был для меня предпочтительнее, чем ровная земля!

Я поднялся с места. Было уже далеко за полдень. От маленькой церквушки внизу раздавался мягкий звон колоколов, и с ним смешивался торжественный и более резкий звук, доносившийся с колокольни на «Монте Верджин». Я снял шляпу привычным движением и стоял, слушая; мои ноги глубоко утопали в траве и в душистом тимьяне, и я несколько раз поглядел на ту высоту, где почтенное святилище занимало свой пост, как некий одинокий старый бог, размышляя о прошедших годах. Там, согласно преданию, однажды праздновалось поклонение фертильной Кибеле; внизу этого самого склона холма, поросшего фиалками, разражались воем обнаженные жрецы, отбивая нестройные такты в свои барабаны и выкрикивая сожаления о потере Атиса, прекрасного юноши и любовника их богини. Снова неверность! Даже в этой древней легенде, в которой Кибела нисколько не волновалась о старом Сатурне, которому приходилась женой. А ее обожатели поклонялись не ее целомудрию, а ее неверности, – таков и есть этот мир и по сей день!