Наше преступление - Иван Родионов

Стихи продекламированы были адвокатом с таким большим подъемом и выражением, как по плечу только хорошему актеру. Его певучий, необычайно густой баритон наполнял собою душный зал и чаровал всех находившихся в нем. И сам адвокат, в такт декламации, чуть заметно раскачиваясь корпусом, с наклоненной слегка головой исподлобья магнетизировал присяжных своими горевшими воодушевлением глазами.

XIV

– Теперь в последний раз возвратимся к нашему делу. Я совершенно согласен с представителем государственного обвинения в том, что в наше время жизнь человеческая потеряла свою прежнюю высокую ценность, что люди, опьяненные вином, за одно обидное слово, а иногда и просто «за здорово живешь» лишают друг друга жизни, что теперешняя деревенская молодежь – плоть от плоти вашей, кость от костей ваших, не похожа на вас, отцов, и что подавляющий процент преступников всякого рода дает зеленая деревенская молодежь, по возрасту еще не достигшая гражданского совершеннолетия. Чем объяснить подобное печальное явление? Я спрашиваю вас, господа присяжные из крестьян. Позвольте, господа, быть откровенным, извиняюсь заранее, если буду несколько резок, даже груб, и не посетуйте, если преподнесу вам несколько горьких истин. Скажите, Бога ради, разве вы или ваши друзья, знакомые, родственники, соседи воспитывали своих детей в страхе Божием, в послушании воле родительской? Разве вы научили их с уважением относиться к чужой собственности, к личности ближнего? Наоборот, не напивались ли вы пьяными, да не раз, а множество раз, одним словом, когда вам вздумается, в присутствии собственных детей, разве вы не обругивали самыми площадными словами, а подчас не таскали за косы ваших жен, а их матерей? Разве самое возмутительное сквернословие ежечасно, ежеминутно не оглашает ваших изб, ваших полей, дорог? Разве вы взыскивали с них за то, что они, будучи детьми, опустошают чужие сады и огороды? Учат детей собственным добрым примером. А где же они, эти добрые примеры? Нет, господа, вы ничему хорошему не учили их, а добрых примеров от вас они не видали, и росли ваши дети на полной своей волюшке, как былинки в поле. И не удивляйтесь, что из них выходят такие милые фрукты, которыми заполняются скамьи подсудимых и тюрьмы. Не удивляйтесь, потому что вы им ничего не дали, ничему хорошему их не научили, а раз вы ничего не дали, так что же вы с них будете взыскивать и требовать?

Сидящие перед вами подсудимые и ожидающие вашего нелицеприятного приговора, как я уже говорил вам, ничуть не хуже и не лучше всякой иной современной деревенской молодежи. Разница та, что они несчастнее своих сверстников, потому что их совесть отягчена страшным грехом, грехом убийства человека, убийства хотя и невольного. Беспощадно карать их за совершенное злое деяние – то же самое, что сечь воду за то, что она, прорвав худую плотину, снесла прочь мельницу. Не вода виновата, она – слепая стихия, а виноват хозяин, что недоглядел и заблаговременно не построил такую крепкую плотину, которая могла бы выдержать напор разбушевавшейся стихии.

Ведь не злая, сознательная воля привела этих деревенских юношей на скамью подсудимых, а та лисья, волчья и свиная кровь, которая течет в жилах каждого человека и которая была разбужена в парнях выдумкой черта – вином. А задерживающей плотины в виде доброго примера, в виде нравственных внушений в родительском доме не только не было, а было, наоборот, толкание, почти поощрение к пьяной, преступной жизни. И толкали на это, толкали, конечно, бессознательно вы – отцы, вы – старшее поколение. Так вот, господа, не карать надо преступников, а пожалеть. Кару они уже несут и будут нести до могилы в терзаниях собственной совести. Если же вы вынесете подсудимым беспощадный приговор, исходя из соображения, что, строго покарав этих, устрашите других, то вы, те самые, которые не строили крепкой плотины, будучи обязанными строить ее, своими руками высечете прорвавшую ее воду. А ведь тут дело идет не о воде, а о судьбе трех молодых жизней. И от одного обвинительного приговора зло не уменьшится. Не тем оружием надо бороться со злом и искоренять его. Надо оздоровить жизнь. Надо направить все силы, все разумение, все средства к тому, чтобы облагообразить, очеловечить эту жизнь в самом быту, в самой первой, но и в самой важной ячейке – в семье. А для этого в первую голову – водка без пощады за борт. Без этого начала ничто не поможет, об это страшное препятствие – водку – разобьются все самые благородные, самые гениальные начинания, и мы – русские на веки веков останемся пьяным, преступным народом, позором человечества, доколе не истощится терпение творца и Он не сметет нас с лица земли, как ненужный, гнилой, зловонный хлам, только оскверняющий своим недостойным существованием прекрасную планету, или отдаст нас в рабство другому, более трезвому, более достойному, более культурному народу. Второе столь же важное условие для оздоровления темной крестьянской жизни – это побольше света, побольше знаний. Главный виновник всего нашего уродства, всего нашего нестроения – отживший правительственный строй держал народ в темноте, душил в человеке всякую самостоятельную мысль, всякое стремление к знанию и просвещению. Теперь, слава Богу, правительственные препоны ослабели, наш обновленный строй открывает народу широкую дорогу к знанию и свету. Но что же мы видим? Да то, что и должно быть. Накопившаяся слепая стихийная сила, не приложенная к полезному, разумному делу, как только ослабел гнет, сорвала крышку и пошла крушить без разбора вся и все и, конечно, больше всего самое себя. И долго еще нам придется плутать по темным, грязным задворкам, заниматься пьянством, бесчинством, самоистреблением прежде, чем выйти на широкий, прямой путь знаний, света, производительного труда, потому что за время беспросветного правительственного гнета мы разучились работать, распьянствовались, разленились и вконец испортили свой прекрасный, незлобливый народный характер. А раз преступления всякого рода в нашей сумбурной, пьяной жизни стали общим явлением, потому что вызываются причинами общественного уклада, то, по моему мнению, – и грех становится общим, а следовательно, со стороны суда было бы несправедливо налагать суровые кары на отдельные единицы, вот как в данном деле на трех этих подсудимых.

Этим я и заканчиваю свою речь, господа, в надежде на ваш милостивый, а потому и справедливый приговор.

Речь адвоката произвела огромное впечатление на публику.

Председательствующий наклонил голову в сторону товарища прокурора, будучи вполне уверенным, что тот не станет затягивать и без того затянувшийся далеко за полночь процесс, но он ошибся.

Молодой юрист решил совсем не считаться с его желанием.

XV

– Я задержу вас недолго, гг. присяжные заседатели, не больше пяти минут, – сказал товарищ прокурора, поднявшись с своего места. – Защитник, не отрицая убийства Кирильева подсудимыми, всячески старался доказать, что нанесено было потерпевшему не больше двух ударов камнями. Пусть так, пусть двумя только ударами раздроблен череп в пяти местах, хотя «свежо предание, да верится с трудом», но защитник уверяет, что у подсудимых не было намерения убить Кирильева. Зачем мы будем спорить с защитником? Я приглашаю вас, господа, только взглянуть хорошенько на эти камни. Ведь любым из них быка можно положить на месте, а не только человека. Кроме того, г. защитник, вероятно, забыл, что, по показанию эксперта, у потерпевшего Кирильева было всех семь ран на голове с пятью трещинами на черепе, три рубленых или колотых раны на шее, рассечена губа, выбиты зубы, не считая других мелких ссадин на теле. Откуда же все эти раны появились, господа? Неужели только от двух ударов камня?!

Правда, защитник стремился доказать здесь, что Кирильев сам причинил себе раны тем, что когда был сшиблен подсудимыми с ног, то будто бы упал головою на дорогу и будто бы долго колотился в конвульсиях об каменный настил. Нечто подобное могло бы случиться, если бы Кирильев действительно упал головой на каменную дорогу, но г. защитник, видимо, упустил из вида свидетельство очевидца Рыжова, который на мой вопрос, не обинуясь, ответил, что сбитый с ног потерпевший Кирильев свалился под гору на мягкую землю и его, уже лежачего, подсудимые продолжали бить. Следовательно, размозжить себе череп в пяти местах об камни дороги потерпевший не мог. Нет, господа, тут, несомненно, имели место жестокие побои. Чем же нанесены колотые или рубленые раны? На столе среди вещественных доказательств нет ни колющего, ни рубящего орудия, да для нас это и не важно. Из показаний свидетеля Демина мы знаем, что подсудимый Степанов каких-нибудь пять минут спустя по совершении насилия над потерпевшим угрожал ему, свидетелю, топором. Очевидно, что этим самым топором и были нанесены те рубленые раны, которые потом оказались на теле Кирильева. А когда человека били десятифунтовыми камнями, рубили топором, то едва ли подсудимые не сознавали: останется жив Кирильев или нет? Ясно, что они знали, что делали, ясно, что они хотели лишить его жизни. Вот почему я и настаиваю на обвинительном приговоре.