Наше преступление - Иван Родионов

Вот теперь, господа, мы и подошли к вопросу: кто же истинный виновник той страшной кровавой драмы, что стоила жизни одному из ее участников? Ведь, несомненно, из моей речи вы убедились, что не эти простые парни – главные виновники. Они не больше и не меньше, как только слепое, послушное орудие посторонней злой воли, той злой воли, что буйно и свободно гуляет по всем городам и весям нашей бедной родины, что разрушает все, к чему ни прикоснется. От этой страшной злой воли гибнут здоровье, счастье, достаток и жизнь миллионов людей. Вы, конечно, понимаете, господа, о чем я говорю. Эта злая воля, эта проклятая причина, губящая все и вся у нас на Руси, есть вино.

XIII

двокат залпом выпил стакан воды, обтер платком вспотевшее лицо, положил его в задний карман фрака и, шагнув ближе к присяжным, продолжал свою речь еще более могучим голосом. Видимо, им овладело воодушевление.

– И ни одному народу в целом Божьем мире вино не причиняет столько зол, сколько народу русскому, потому что ни один народ не падок так до вина, как мы. Это наш национальный порок, наше национальное бедствие. У нас пьют везде, пьют все, пьют наверху, упиваются внизу, пьют от богатства, пьют от бедности, пьют с радости, пьют с горя, пьют на свадьбах, упиваются и на похоронах. И если наверху люди пьют прилично, то чем ниже мы будем спускаться по общественной лестнице, тем приличие все больше и больше уступает место бесшабашности, разнузданности, а уж в самом низу – в мужицкой или рабочей среде пьют безобразно, отвратительно, до полной потери образа и подобия человеческого.

Я просил вас, господа, особенно запомнить, что 25 августа, в субботу вечером, когда православные христиане собирались в храмы славить Бога, деревенская молодежь у казенного кабака славила черта, до потери сознания упиваясь выдумкой его. (В зале опять послышался смех). Не смейтесь, господа, водка есть выдумка черта. По этому поводу напомню вам рассказ великого писателя земли Русской Толстого. Рассказ этот носит название «Первый винокур». Содержание его таково: «Пахал бедный мужик в поле, а краюшка лежала у него под кафтаном у куста. Чертенок подсмотрел, утащил краюшку, а сам спрятался за куст и стал подслушивать, как мужик будет ругаться да его, черта, вспоминать. Проголодался мужик, отпряг лошадь, пустил ее пастись, а сам поднял кафтан, глядь, краюшки-то и нет. Потряс-потряс кафтаном мужик, огляделся кругом, нет краюшки да и только. Потужил мужик, попил из колодца воды, отдохнул немного и опять пошел пахать на голодное брюхо, а про краюшку только и всего, что подумал: «Пускай тот, кто ее взял, ест на здоровье! значит, ему нужнее». Смутился чертенок и побежал к набольшему черту рассказать о своей неудаче. Раскричался, натопал на чертенка набольший черт и прогнал его с глаз долой. «Иди, – говорит, – служить к мужику на три года и беспременно склони его к греху». А не то пригрозил в святой воде выкупать.

Обернулся чертенок добрым человеком и нанялся к мужику в работники. И пошла с той поры у нашего мужика удача.

В первый год приказал мужик посеять хлеб на горах, а работник посеял в низине. Выпало засушливое лето. У соседей хлеб погорел, а у нашего мужика хлеб обломный уродился. На другой год приказывает мужик посеять в низине, а работник сеет на горах. Лето выпало мочливое; у всех хлеб сгнил на корню, а у нашего мужика амбар ломится от хлеба. На третий год мужик уже и не знал, куда девать зерно. Тогда чертенок-то научил мужика затереть хлеб и вино курить. И накурил мужик целую бочку вина. Попробовал, понравилось. Стал он сам пить и других потчевать.

Смотался чертенок к набольшему черту и самого его привел к мужику. А у того уже сидят гости – все свои деревенские богатеи.

Выпили мужики по первому стаканчику; глаза у всех замаслились, и начали они дружка дружке приятные слова говорить, хвалить дружка дружку, льстить друг перед другом, а как выпили по второму стаканчику, речь-то сразу переменилась: стали перекоряться, ругаться, дальше – больше, дошло дело и до драки. В кровь исколупали один другому носы, пощипали волосы и бороды. Вздумал было хозяин разнимать гостей, так куда! И ему досталось на орехи. (В зале раздался сдержанный, одобрительный хохот.) Выпили мужики по третьему стаканчику и стали уже говорить «кто в лес, кто по дрова», кричат, перебивают друг друга, а как пошли расходиться по домам, так и попадали кто где. Хозяин вышел проводить гостей, повалился носом в грязь, барахтается, хрюкает, как свинья.

Подивился на это набольший черт, и шибко ему это понравилось, расхвалил он чертенка и повысил его в чинах. «Теперь, – говорит, – нам можно спокойно спать. Теперь люди будут наши».

И крепко призадумался набольший черт да и говорит дошлому чертенку: «А я, говорит, понимаю, что ты сделал». – «А что?» – спрашивает чертенок. «Ты, – говорит, – в это пойло подмешал лисьей, волчьей и свиной крови, потому что, как только выпили они по первому стаканчику, так и залисили дружка перед дружкой; как выпили по второму, так и ну рычать и драться, как бешеные волки, а как пропустили по третьему, так и полегли все в лужи и хрюкают, как боровья». «Нет, – ответил чертенок, – никакой такой крови я не подмешивал, а лисья, волчья и свиная кровь всегда текла в жилах людей, да только люди не давали ей хода, а вином я разбудил ее».

Так вот, господа, откуда пошло это зелье, вот кто изобрел этот яд, ежедневно и ежечасно отравляющий миллионы русских людей.

Теперь уже черти сами не производят вина, а этим делом занимается наше министерство финансов и занимается настолько успешно, что одной сплошной волной «монополька» шириною от Ледовитого океана до южнорусских морей захлестнула и топит и топит святую Русь. И катится она, эта пьяная волна, неустанно, беспрерывно по равнинам, по горам и лесам на десятки тысяч верст, начиная от Балтийского моря вплоть до Великого океана. Теперь православные люди, с горем ли, с радостью ли, не в церковь идут, а в кабак, идут все: и старые, и молодые, и подростки, и дети, идут мужики, наведываются и бабы...

Мы – народ ужасающе бедный, почти нищий; у нас бо льшая часть детей остается за дверями школы, потому что нам не на что построить школы, нечем платить жалованья учителям, зато кабаки явные и тайные на всех улицах, на всех переулках градов и весей святой Руси. Приходи, крещеный люд, пей, сколько влезет, только плати свои трудовые денежки. И крещеный люд прет в кабаки, спускает последние гроши, отравляется чертовым зельем, а потом, пропив ум, озорничает, буйствует, теряет состояние, здоровье и часто доходит до скамьи подсудимых, а затем – тюрьма, каторга. И подлежащие власти не только не препятствуют развивающемуся с каждым днем ужасающему бедствию, а наоборот, всячески способствуют развитию его. Они делают то самое, что делал бы человек, который вместо того, чтобы заливать начавшийся пожар, сует головни под крыши других строений. Да власти и не могут вести иную линию, не могут, потому что вот уже второй десяток лет, как наше министерство финансов стало монопольным поставщиком вина, оптом и в розницу и, как всякий торгаш, кровно заинтересовано в ходком сбыте своего проклятого товара.

И в результате что же? А вот нечто похожее на грустную сказку. Была на земле святая Русь с своим твердым, но кротким обликом. Все терпеливо и мужественно перенесла она в свою долгую многострадальную жизнь: и опустошительные нашествия иноплеменных врагов, и неистовства грозного царя, и ужасы временщиков, и крепостное рабство, и не пошатнулась, не разбилась она, не исказился от того святой, кроткий лик ее, не ожесточилось сердце, не помутился ум. Из зависти дьявол опоил великий народ своим зельем и желанного достиг. Потемнело, искривилось кроткое лицо народа пьяной судорогой; озлобилось сердце; пропит ум, и на наших глазах святая Русь стала пьяной Русью, опустилась, развратилась и руками молодого деревенского поколения, вместо производительной работы, занялась самоистреблением. Если до сих пор Россия еще не спилась вся поголовно, то идет к этому быстрыми, широкими шагами.

И от этого ужасающего пьянства во всей нашей злополучной жизни нестроения всякого рода, разорение, застой. Мы во всем отстали и с каждым днем все более и более отстаем от других трезвых народов. Те богатеют, мы беднеем; те крепнут, мы слабеем; те просвещаются, мы дичаем, и, как заморенные, хилые клячи, заплетающимися ногами едва-едва тащимся в хвосте наших трезвых соседей. Спим и пьем, пьем и спим и в довершение буйствуем и озорничаем. По этому поводу мне вспомнились слова другого нашего великого писателя Тургенева:

«Все спят! Спит тот, кто бьет, и тот, кого колотят!

Один царев кабак – тот не смыкает глаз:

И, штоф очищенной всей пятерней сжимая,

Лбом в полюс упершись, а пятками в Кавказ,

Спит непробудным сном отчизна Русь святая!»

Стихи продекламированы были адвокатом с таким большим подъемом и выражением, как по плечу только хорошему актеру. Его певучий, необычайно густой баритон наполнял собою душный зал и чаровал всех находившихся в нем. И сам адвокат, в такт декламации, чуть заметно раскачиваясь корпусом, с наклоненной слегка головой исподлобья магнетизировал присяжных своими горевшими воодушевлением глазами.