Молчание Сабрины - Владимир Торин

когда они были не на сцене, его друг притворялся и играл какую-то роль. В чем она заключалась, понять пока что было попросту невозможно, и оставалось надеяться, что вскоре все разъяснится.

– Кажется, мы пришли, – сказал Фортт. – После чего неуверенно добавил: – Или нет?

Пустое Место и Манера Улыбаться остановились, упершись в тупик, – путь им преграждала стена дома и единственная во всем переулке не заколоченная дверь, к которой спускались несколько ступеней. В этой двери имелось большое прямоугольное окно с невероятно мутным стеклом, по бокам от входа располагались два больших окна, покрытые толстым слоем пыли.

– Так мы пришли? – снова спросил Фортт.

– А мне почем знать! – раздраженно ответил Гуффин. – Я никогда здесь не был.

Фортт нахмурился.

– Ты ведь сам рассказывал о том, каким этот переулок был в прошлом, – напомнил он. – Ты можешь хоть иногда не врать?

– Ты и правда хочешь, чтобы шут прекратил врать? – спросил Гуффин. – Вранье – это то, что делает шута шутом, вообще-то.

– А я думал, шута шутом делает остроумие.

– Тебя тобой делает скудоумие, – едва слышно проскрипел Гуффин.

– Что?

– Говорю: прочитай, что там написано, – шут в зеленом пальто ткнул зонтиком в вывеску над дверью.

Как и прочие вывески в этом переулке, эта представляла собой жалкое зрелище: составленная из витиеватых букв надпись когда-то была красно-золотой, но краски давно не обновляли, и она выцвела.

Подойдя чуть ближе и прищурившись, Фортт прочитал:

«Лавка игрушек мистера Гудвина».

– Это значит, что мы пришли, – сказал Манера Улыбаться. – Нам нужен кукольник Гудвин. Это «Лавка игрушек мистера Гудвина». Мы пришли по адресу…

Переглянувшись, Пустое Место и Манера Улыбаться спустились по ступеням и, замерев у двери, прислушались.

Тихо…

Гуффин повернул ручку и толкнул дверь. Было не заперто.

Колокольчик над притолокой зазвенел, оповещая хозяина лавки о появлении посетителей…

Что ж, шуты и правда пришли по адресу. И то, что они вскоре должны были найти в лавке игрушек, грозило изменить все. Откуда шутам было знать, что именно их беспечность послужит началом отсчета, который впоследствии приведет к ужасающим событиям, всеохватывающим трагедиям и невероятным внутренним переживаниям определенных личностей.

Лучше бы они остановились прямо сейчас! Лучше бы забыли обо всем и отправились туда, откуда явились! Но нет, разумеется, они не знали того, что должно было произойти. И так парочка шутов, которые явно считали себя умнее, чем они были на самом деле, попали в ловушку.

Глава 2. Книга учета клиентов.

Ветер пронес несколько опавших листьев через открытую дверь.

Войдя в лавку игрушек, Пустое Место споткнулся, зацепившись за порог. Следовавший за ним Манера Улыбаться умудрился повторить его неловкость один в один, не забыв ойкнуть от неожиданности (Гуффин помнил: прежде он здесь не бывал).

Дверь за шутами закрылась, и лавка вновь погрузилась в темноту.

В тот же миг, как колокольчик угомонился, Джейкоба Фортта посетила приправленная дурным предчувствием тревожная мысль: «Не стоило! Не стоило сюда идти!»

Рядом стучал зубами вмиг растерявший всю свою былую уверенность Гуффин.

На мгновение и Пустое Место, и Манера Улыбаться словно забыли, зачем пришли. Свет почти не проникал в лавку игрушек через пыльные окна, и темнота внутри казалась живой – она будто бы шевелилась и ползла к двум незваным гостям, протягивая к ним руки с десятками длинных извивающихся пальцев на каждой.

По спине Фортта пробежал холодок: ему вдруг померещился стоящий в темном углу хозяин этого места, наблюдающий за двумя нелепо топчущимися у порога посетителями, но на деле это была лишь вешалка-стойка с висящим на ней пальто.

– Позови его! – прошептал Манера Улыбаться, вглядываясь в темноту.

– Вот сам и зови, – таким же шепотом ответил Пустое Место.

Гуффин разгневанно глянул на друга, но, видимо, смирившись, что всю работу придется делать ему самому, собрался с духом и, крепко сжав ручку зонтика (на всякий случай), воскликнул:

– Эй, Гудвин! Нас послал Талли Брекенбок!

Никто не ответил. Темнота в лавке будто бы насмехалась над шутом. И хоть Гуффин привык, что над ним кто-то постоянно насмехается, сейчас он был не на службе и терпеть подобного не собирался! Требовалось немедленно поставить темноту на место.

– Доставай свечу! – велел шут в зеленом пальто. – Здесь недолго обо что-то споткнуться и свернуть себе шею. Не люблю собственную свернутую шею, знаешь ли.

Стянув с головы котелок, Фортт вытащил из вшитого под тулью кармашка огарок, а из-под манжеты пальто – обломок спички. Шут попытался зажечь спичку о собственную щетину, но у него ничего не вышло.

Не в силах смотреть на мучения бедной спички, Гуффин вырвал и ее, и свечу у друга из пальцев, а затем чиркнул по собственной угловатой щеке. Спичка загорелась, огонек переполз на фитиль свечи. В лавке стало чуть светлее, но бо́льшая ее часть по-прежнему тонула во мраке.

Шуты огляделись.

Фортту сразу же стало не просто неуютно, а по-настоящему не по себе – несмотря на вывеску, в этом месте не было ничего, что хоть как-то связано с детьми или детством. Разве что с тем детством, когда ребенка наказывают и запирают в чулане, бьют плетью или выгоняют из дома. А все потому, что никаких игрушек здесь не наблюдалось.

Лавка выглядела покинутой. Почти все место в ней занимали покосившиеся деревянные стеллажи, на которых, видимо, прежде сидели марионетки, плюшевые медведи, резные щелкунчики и заводные автоматоны, а ныне в паутине висели кверху ногами дохлые пауки. Повсюду была пыль, на полу лежали занесенные сюда, судя по всему, еще прошлой осенью сухие листья. Пахло в лавке трухлявой, прогнившей обивкой унесенной на чердак мебели, старой обувью и ядом от гремлинов.

– Как же здесь отвратно, – сказал Фортт. – Не похоже, что в этой каморке обитает кто-то, кроме клопов.

– Пока рано судить, – ответил Гуффин. – Мы ведь только пришли.

– Даже дураку понятно, что в лавке давно никого не было и…

– Рад, что тебе понятно…

Будто не заметив шпильки, Фортт продолжил:

– …и искать здесь кукольника так же бессмысленно, как и требовать возврат долга от того висельника в переулке.

– Ну да, – не стал спорить Манера Улыбаться и добавил со знанием дела: – Покойники раскошеливаются только в том случае, если