Сапфир - Резеда Шайхнурова

– Вы явно нездоровы, мисс Даймонд! И в который раз пришли ко мне без шали.

– Простите! Мне очень понравился ваш подарок, просто я прячу его от папы. Я хотела сказать вам о том, что от мамы всегда исходил этот запах. Я помню его с детства!

– Да, Розмари никогда не изменяла привычке наносить розовое масло после водных процедур и перед выходом в свет. Это придавало ее образу еще больше утонченности.

– Розовое масло! Так вот что это было!

Бриллити удивило, что грек знает интимные подробности туалета ее матери, но она не осмелилась расспросить об источнике его осведомленности.

– Ваша мать, мисс Даймонд, любила эти цветы, потому что была похожа на них хрупкостью и нежностью. Жаль, что она так и не увидела их красоты. Слепота стала ее проклятием.

– Мама ни разу не говорила о своем недуге, не требовала жалости к себе. Как вы думаете, граф Альвадис, она когда-нибудь мечтала о том, чтобы стать обычной, как все, стать здоровой?

– Розмари была сильной, но я уверен, она хотела видеть, хотела наблюдать за сменой времен года, когда серые зимние тона сменяются яркими красками лета! Всего этого ее лишил…

Внутренний голос заставил Сапфира смолчать и не обвинять Питера Даймонда вслух. «Еще не время», – убеждал он себя.

– Кто? – поинтересовалась гостья.

– Бог, – отговорился аристократ.

Бриллити опустила голову, словно говорили про нее.

– Пути Господни неисповедимы, – сказала она. – Он посылает людям испытания, чтобы проверить, выдержат ли они их и смогут ли сохранить душу, не отрекшись от него в момент отчаяния.

– И заранее знает результат своего эксперимента, – с сарказмом заметил Альвадис.

– Не говорите так! Жизнь – это не эксперимент. Несмотря ни на что, мама была счастлива.

– Она говорила вам об этом?

Бриллити не знала, что ответить, ведь прямо Розмари никогда не говорила ей о своем счастье или его отсутствии.

– Нет, но она и не жаловалась на судьбу, всегда улыбалась, радовала нас с папой.

– А ее родители? – прервал ее грек.

– А что с ними?

– Они часто к вам приезжали?

– Нет, не часто. По правде говоря, никогда, – призналась Бриллити. – Это мы их навещали с мамой.

– Вы сказали, мисс Даймонд, что ваша мать была счастлива. Как же дочь может быть счастлива, не встречаясь с родителями? В чем была причина такой ситуации? – напирал Сапфир, призывая соседку к откровению.

– Они за что-то были обижены на отца. Когда я пыталась поговорить с ними об этом или с папой, меня всегда убеждали, что никакой ссоры между ними нет.

– А Розмари? Она не объяснила вам, из-за чего произошел раздор?

– Нет. Мама всегда уходила от ответа, меняя тему разговора. Да и я была ребенком, поэтому не могла еще понять всей сложности отношений взрослых.

– И истина так и осталась для вас тайной!

Гостья промолчала.

– Что ж, вам еще предстоит ее раскрыть, мисс Даймонд! И это произойдет в ближайшем будущем.

– Прошу вас, граф, давайте прекратим эту дискуссию! Тем более, сейчас это уже не имеет никакого значения. А теперь, простите меня, я должна идти!

Бриллити с тяжелым сердцем подошла к двери, ее обидел допрос, который ей учинил Альвадис, а также оскорбил обвинительный тон, с которым он отзывался о ее отце. Почему-то она была убеждена, что аристократ винит во всех неудачах и трагедиях ее семьи и его самого именно отца.

– Мисс Даймонд! – хозяин особняка остановил гостью у выхода. В руках он держал алую розу. – Вы можете приходить сюда в любое время, чтобы полюбоваться цветами. И даже в мое отсутствие двери этого дома будут открыты для вас. Только обещайте мне, что не пойдете в сад. Вы можете случайно погнуть кустарники или пораниться их шипами. А мистеру Даймонду лучше не говорите о своих визитах ко мне. Иногда ложь во спасение не является грехом.

– Обещаю!

Сапфир вручил розу Бриллити и поцеловал ее в щеку. «Слишком легко, – подумал он про себя, заперев дверь. – Эта девочка сама идет ко мне в руки. Доверчива, наивна, инфантильна – одни недостатки. Странно, что у Розиты могла родиться такая дочь. Наверно, все-таки она пошла в отца. Бедная девочка! С таким багажом качеств ее вмиг растопчут в большом мире. Придется взять ее под свое крыло. Да, ей повезло с таким благодетелем, как я, а то бы так и зачахла в этой дыре, не успев использовать молодость и красоту. После реализации своего замысла стану покровителем этой малышки. Все равно она никому не будет нужна, а бросить на произвол судьбы дочь Розмари я не осмелюсь. Только жаль, это бы причинило Даймонду еще больше боли. Как бы я хотел посмотреть на страдальческое, измученное от безысходности лицо этого тюфяка! Потешил бы свое самолюбие, отплатив за годы одиночества, проведенные без любви и ласки. Удовольствие от обладания бесчисленным количеством женщин, среди которых встречались и ветреные, и жеманные, и смуглые, и белокожие, и леди, и распутницы, так и не смогло заменить вам, господин Альвадис, теплоты одной, забравшей ваше сердце с собой в могилу!»

Глава VII. Печальные новости

Закрой глаза, пусть мысли вихремЗакружатся неистово в мозгу…

Бриллити проснулась оттого, что ее в очередной раз звали по имени. Но она не могла поднять веки: слишком поздно легла накануне и очень хотела спать.

– Бриллити, что с тобой? – забеспокоился отец. – Уже девятый час, проснись!

– Я уже проснулась, папа, – простуженным голосом произнесла дочь.

– Я должен с тобой серьезно поговорить, родная.

Мисс Даймонд поднялась на кровати и встревоженно посмотрела на Питера.

– Сегодня утром я получил телеграмму… Ты не увидишься с бабушкой и дедом. Их не стало.

– Что?

– Несколько дней назад их дом сгорел, а на пепелище нашли обугленные тела.

Бриллити прижала пальцы к губам и заплакала. Даймонд обнял ее и стал ласково гладить по голове.

– Нужно съездить в Лондон к нотариусу, – продолжал отец. – Они оставили завещание. Сейчас позавтракаем и поедем. Хорошо?

– Да, – всхлипывая, ответила мисс Даймонд.

– Свой дом в Корнуолле мистер Бэйли завещал брату, 100 тысяч фунтов стерлингов – племяннице из Ноттингема. Миссис Бейли все свои шелка, платья, туфли, а также семейный портрет завещала единственной внучке Бриллити Роуз Даймонд, – озвучил юрист последнюю волю усопших и закрыл папку. – Как вы понимаете, – обратился он лично к Бриллити, – все дорогие вещи Мэри Бейли хранила дома, поэтому они сгорели вместе с ней в ночь их гибели с мужем. К сожалению, вы фактически лишились наследства.

Бриллити поблагодарила мистера Макфаррела и молча удалилась. Ее неприятно удивило, что остальные родственники не явились на оглашение завещания. Всю дорогу домой она смотрела в окно дилижанса, не смея разрядить тишину рыданиями. Вскоре появились знакомые леса, дома и дороги.

Зайдя в родное гнездо, мисс Даймонд остановилась и еле слышно произнесла: «Теперь не осталось никого, кто сближал бы меня с мамой, и ничего, что бы напоминало о ней, кроме тебя, папа, и этого дома». Потом она обернулась и крепко обняла отца, не издав ни звука, поднялась в спальню и уснула прямо в выходном платье и обуви. Целый день Даймонд не тревожил ее, боясь причинить боль лишним словом или действием. Ему хотелось узнать, в обиде ли дочь на деда за то, что он ничего ей не завещал, ведь дом в графстве Корнуолл остался цел, а деньги он хранил в столичном банке. Неужели внучку он любил меньше брата и племянницы? Но Питер поклялся себе, что никогда не заговорит со своей девочкой об этом.

Бриллити проснулась от сильной ломоты в теле. Долгая поездка в дилижансе дала о себе знать. Было уже утро следующего дня, и мисс Даймонд подумала было, что смерть ее бабки и деда всего лишь кошмарный сон, но, взглянув на испачканные туфли, она осознала реальность потери.

– Папа! – позвала дочь, спустившись вниз. – Папа, ты дома?

Питер не отзывался. На каминной полке она нашла записку такого содержания: «Милая, не беспокойся, я ушел в пекарню за хлебом, по пути куплю твои любимые специи и зелень. Отдыхай!»

– Как ужасно, что я даже поговорить с тобой не могу о наболевшем, папа! – произнесла мисс Даймонд вслух.

Она еще вчера так надеялась разузнать у бабушки тайну маминых отношений с греком, а несчастный случай буквально убил в ней надежду услышать правду. Теперь ей до боли хотелось поговорить с отцом обо всех них – о матери, о Сапфире, о прошлом и настоящем их семьи. Но Бриллити следовала совету Альвадиса и решила не затрагивать с главой семейства столь деликатную тему. Сейчас она уже не могла так беззаботно жить, как раньше, потеряли значение ее былые увлечения книгами, и вернуть все было уже невозможно. Мир перевернулся для нее, перестал развиваться, словно время остановилось. Как желала эта наивная девочка нового знакомства до приезда графа и как мечтала сейчас снова стать маленькой дочерью своего отца. Зачем он вторгся в ее жизнь, бесцеремонно манипулируя ее чувствами? Почему заставил обманывать единственного родного человека? Какие цели преследует, добиваясь ее расположения к себе, предлагая дружбу? Тысяча вопросов и ни одного ответа. А самое ужасное, что Бриллити тянуло к этому иностранцу; она просыпалась и засыпала с мыслью о нем, хотела вновь и вновь слышать его голос. Отца она всегда понимала разумом, а грека понимает сердцем. В отличие от Питера Даймонда, он был интересен ей как собеседник, но помимо всех достоинств и положительных качеств аристократа Бриллити все-таки находила и в его манерах, и в речи, и в жестах что-то отталкивающее, просачивающееся сквозь благородные, на первый взгляд, черты. Она не знала, как в общем относиться к Альвадису, поэтому решила пока наблюдать за ним, чтобы в итоге сформировать более широкое представление о нем как о человеке.